Самосвал | страница 7



— А-а-а-а-а.

— Заткнись, я сказал.

— А-а-а-а-а.

— Господи, мальчик, ну нельзя же быть НАСТОЛЬКО неизобретательным. Скажи хоть что-то еще.

— А-а-а-а-а-а.

— Бля!!!

— А-а-а-а-а.

Стоит мне повысить голос, как он начинает стонать и орать еще громче. Вызвать скорую? Нет смысла, скоро все равно светает, и поликлиника откроется. Самое удивительное, что поначалу было вовсе не так трудно. После похорон и всех сопутствующих им процедур, которые меня изрядно повеселили: например, установления отцовства (официально мы не были женаты), я взял на работе двухмесячный отпуск. Коллеги здорово удивились. Еще бы! При живых-то бабушках. Но я-то знал, что никому доверять не могу. Особенно своей мамаше: если она смогла сделать из меня форменного психа, то и с беззащитным малышом разделается играючи. Не говоря уж о мамаше Оксаны, которая явно считала меня сумасшедшим придурком. Некоторое почтение ей внушали те суммы, которые я зарабатывал. Это было единственное, что останавливало мою дражайшую тещу от того, чтобы забрать у меня ребенка. А я… Я не то чтобы очень хотел получить его на руки. Просто взаимовыручку никто еще не отменял. К тому же, я прочитал в какой-то идиотской зеленой книжке с рисованными рожицами, что настоящим отцом, ну или матерью — но этого удовольствия Матвей, сами понимаете, был уже лишен — ребенок воспринимает только того, чей запах чувствует рядом с собой первые месяцы жизни. Я так и сказал одной своей знакомой:

— Настоящим отцом, ну или матерью — но этого удовольствия Матвей, сама понимаешь, уже лишен — ребенок воспринимает только того, чей запах чувствует рядом с собой первые месяцы жизни!

Она только посмеялась. Потом спросила, откуда я это взял. Пришлось признаться, что фамилии автора я не помню. Она зашла в ванную и, придерживая на бедрах полотенце, позвонила мужу, чтобы спросить того, откуда цитата. Заодно убедиться, что он на работе. Муж, удивительно ученый человек, выложил фразу в поисковую систему интернета, и через минуту мы знали ответ.

— Бенджамин Спок! — рассмеялась моя милая, опуская полотенце по розовым ногам вниз. — Человек, которого дети сдали в дом престарелых.

— Пускай сдает, — облизал я губы, — лишь бы там было полно таких очаровательных старушек, как ты.

Конечно, этот глупый, дешевый и пошлый комплимент произвел впечатление: женщины меня вообще любили, а уж с появлением Матвея отбоя от них не было, все только и делали, что восхищались им — я отдаю покойной дань восхищения, малый и впрямь уродился красавцем — да мной. Какой заботливый папаша, шептались молодые мамаши с колясками в парке, где я делал регулярные пробежки с Матвеем в двадцатикилограммовой коляске. Мне из-за этого даже пришлось бросить курить: непросто было совмещать это удовольствие с ношением тяжестей, вернее, одной тяжести, моего сына, и регулярными тренировками по плаванию. Вот только они — эти тренировки да женщины, к которым я сбегал на час-другой, — и были тем временем, которое я проводил не со своим сыном: а дежурила с ним нанятая мной за бешеные деньги нянька. Все оставшиеся часы я был рядом с ним. Не испытывая к нему особой эмоциональной близости, я тем не менее добросовестно менял пеленки, кормил, играл, гулял и даже читал книги. Особенно хорошо он засыпал под «Одиссею», а под Шекспира мы так вообще засыпали вдвоем. Особенным спросом как снотворное пользовался у нас «Король Лир». Но все это только первые три-четыре недели. Потом начался ад, и ад этот был стоном: