Дело, конечно, было не в машине, а в моей мнительности.
Но есть ещё одно обстоятельство. Мне всегда нравилось самому откручивать на заправке пробку заливной горловины бензобака. Вставлять в неё пистолет, внимательно следить за бегущими цифрами литров и рублей на табло, тщательно вытряхивать в бак последние капли топлива, не доверяя этот интимный процесс грубому мужику в спецовке. Когда я дёргаю капот, проверяю уровень масла, прикасаюсь к агрегатам мотора (под своей железной бронёй автомобиль выглядит так беззащитно), мне просто доставляет удовольствие этот процесс общения с машиной. Вот в чём дело.
2
Я не застал сознательным человеком то время, когда во Владивостоке машины меняли на квартиры. Сейчас это кажется такой же легендой, как и рассказы о том, что когда-то квартиры людям давали бесплатно. Наверное, это красивая сказка, такая же, как ковры-самолёты, скатерти-самобранки и лягушки, превращающиеся в прекрасных царевен под извращенческими губами.
Меня нельзя назвать типичным жителем Владивостока. Долгое время автомобили были мне безразличны. Гуманитарий, почти «ботаник», я не дружил с реальным — начиная с дверных замков — и предпочитал ему идеальное. Именно поэтому после школы я попал на гуманитарный факультет вуза и позже пошёл работать в средства массовой информации и дезинформации. На вопрос «Какая у него машина?» я мог по-женски ответить «белая». О баталиях вокруг расположения руля что-то слышал, но навскидку не мог даже сказать точно, с какой стороны должен или не должен находиться этот самый руль. Более сложные вопросы ставили меня в безнадёжный тупик. Услышав про седан, я представлял себе только железнодорожную станцию Седанку в пригороде Владивостока, по легенде названную в честь какого-то допотопного китайца. По-марксистски сказалась и «среда»: в нашей семье машины никогда не было. Сдавать на права по достижении восемнадцати лет, как мои сверстники, я не пошёл.
Минуло пять лет, в течение которых водители по-прежнему представлялись мне людьми сверхъестественных способностей, этакими Гарри Гудини (признаюсь, сейчас у меня сохраняется подобное отношение к авторемонтникам). Стать водителем и обладателем автомобиля самому — такую возможность я не рассматривал даже теоретически. Во-первых, считал, что не годен к этому, во-вторых — не хотел. Правда не хотел. Считал себя убеждённым пешеходом и предполагал остаться таковым.
Революция произошла во время одного вполне рядового выезда на море. Заканчивалось лето 2003 года. Мы, несколько бывших одноклассников, поехали искупаться. На четверых парней — три автомобиля. И ничего, что одним из них была древняя, протёртая временем до буквальных дыр «Хонда-Вигор», а другим — вовсе ископаемый и в эти годы уже почти немыслимый во Владивостоке «Жигулёнок» — красная «копейка» 1977 года рождения, доставшаяся одному из нас в наследство. Это были настоящие автомобили, которые могли передвигаться своим ходом. Управляли ими не небожители, а пацаны, с которыми я сидел за одной или соседними партами. Все мы были не мажоры, но ординарные дети инженеров, учёных и военнослужащих. В этот день я вдруг понял, что возможно всё, и резко, рывком, захотел иметь свой автомобиль. До тех пор моё немаленькое самолюбие, видимо, находило другие выходы, но тут плотину прорвало раз и навсегда.
