— Забавно, — сказал я.
— И главное, правдоподобно, — добавил Дэн, всё ещё морщась.
Ещё выпили. Особого хмеля от вина я пока не испытывал, зато тошнота угрожающе усиливалась. Казалось, «Казацкое» стояло в пищеводе, размышляя, стечь ли в желудок или броситься обратно наружу. Я часто сглатывал, толкая вино вниз, но желудок не очень-то хотел принимать непонятную жидкость… Как-то даже не верилось, что самый большой гурман и потенциальный сибарит абаканско-минусинской богемы, а вдобавок музыкант, художник, поэт и писатель Оттыч — Юра Толмачёв, с которым я познакомился месяца два назад в Минусинском театре, действительно пил такую отраву…
— Сэн, что вы невеселы? — спросил Мышь, сам уже достаточно весёлый.
— Да вот… — И я сказал модное тогда словцо: — Комплексую…
— Хорошее дело, — без иронии ответил он. — Полезное.
Дэн поигрывал на басу, Мышь и Майкл занялись тем, что зачитывали вслух и с выражением стихи Бодлера и Рембо, отрывки из «Дневника неудачника» из своих записных книжек.
Я слушал их, рассматривал, и они мне всё больше нравились. Да, романтики с самодельными песенниками в руках. Сыплют вычурными словечками, по-хорошему рисуются, при этом глотая отвратительнейшую гадость. Я вспомнил себя в семнадцать лет — я был таким же (только с выпивкой были тогда, в конце восьмидесятых, большие сложности); может, остался бы таким и до сих пор, если бы не армия — там-то надо мной хорошо поработали, яркую обёртку с меня содрали, и осталось ядро, которое пока ничем не возьмёшь — оно, скорее всего, растворится само под воздействием возраста и давления внешнего мира… Нечто подобное я им и высказал.
— А тебе сколько лет? — спросил Мышь.
— Двадцать три.
— Да-а, — серьёзно посочувствовал он, — годы…
Майкл (через несколько месяцев он, кстати сказать, утонет) поднял стакан:
— Давайте, чтоб ядро подольше не рассосалось!
— Рассосётся, — безысходно сказал Дэн. — Отсюда никто не уйдёт живым.
Странно, но мы все одинаково поняли эту фразу. Речь шла не о жизни как таковой, а о возрасте, о юности…
— Но можно остаться здесь, — сказал Мышь. — Сохранить себя.
Дэн усмехнулся:
— Попробуй. А мне… Я на четвёртом курсе, через полтора года закончу пед, и что дальше? А дальше — давление внешнего мира.
— По полной программе, — смеясь, добавил Майкл.
Выпили.
3
Утром я очнулся под столом.
Голова, конечно, раскалывалась, глаза, стоило их приоткрыть, выжигало светом. Во рту — будто крапивы нажрался… Кажется, минут пятнадцать я поднимался на ноги. Сел на стул и с трудом, исподлобья, огляделся. Мыша и Майкла не было. Дэн стоял на коленях перед ведром и грозно рычал. Почему-то я услышал рычания только когда увидел того, кто их производил. А когда увидел пустую трёхлитровую банку, накатил весь тот сложный аромат «Казачьего», и меня тут же вырвало.
