Мы отнюдь не предлагаем читателям заняться угадыванием возможных ответов на этот вопрос, в данной постановке и по данному адресу лишенный всякого смысла, что, надеемся, не откажет признать всякий сионист, по причинам, о которых излишне распространяться. Но уже самая эта бессмысленность весьма показательна как непреложная демонстрация крепости и безнадежности того духовного плена, в котором держит периферийного еврея соблазн мощи земной и царствия мира сего.
VII
Наше предыдущее рассмотрение и посильная критика, с точки зрения приемлемых для нас смыслов исторических судеб и метаисторических устремлений религиозного Израиля, распространенных среди еврейской интеллигенции утопий самоопределенческой и сионистской разрослись из стремления опровергнуть обмолвку Л.П. Карсавина относительно проявляемого в среде ее представителей стыда за свое происхождение. В основе нашего возражения лежала мысль о том, что такое еще и ныне нередко наблюдаемое явление коренится не в каких-либо глубинных коллизиях основного духовного субстрата еврейской национально-религиозной культуры с политическими и житейски-бытовыми проявлениями культур окружающих народов. Мы отнесли причины этого стыда к области гораздо более прикладного и утилитарного характера и указали, что он является; только внешней формой бытового приспособления еврейской периферии (с пределами которой область его проявлений в точности совпадает, что, впрочем, с самого начала было ясно для самого Л.П. Карсавина) к исходящим из этого окружения силам религиозного, культурного и политического отталкивания. Но проблема отталкивания переживания в глубине нравственного сознания периферийного человека отнюдь не в тонах большой и мучительной трагедии, и тот образ мятущегося еврея, духовно мучимого алканием истинного братства с окружающим иноверным человечеством, который создан, например, русской интеллигентско-гражданственной беллетристикой, едва ли может быть наблюдаем в эмпирической действительности — надо иметь мужество открыто в этом сознаться. Современный же периферийно-еврейский интеллигент даже щеголяет своим неисканием и нежеланием любви со стороны представителей окружающей стихии и требует для себя только внешне-правового уравнения и удовлетворения на основании чисто формальных, даже в смысле столь излюбленных им «гарантий», упирающихся в пустоту, западно-демократических и уравнительных начал. Ничто ему не чуждо в такой степени, как человечный и истинно-религиозный идеал сближения и примирения в духе истинной, деятельной, подвижничествующей любви.
