Многие граждане и избиратели чувствуют надвигающуюся катастрофу и боятся этого. Чем старше человек, тем менее он готов примириться с изменениями жизненных обстоятельств. Лучше всего все должно оставаться так, как есть: никаких нововведений, никаких новых изобретений, никаких новых конкурентов в области сбыта и рабочих мест, никакой иммиграции, никакой глобализации. Однако и для многих представителей молодого поколения это кажется слишком трудным. У отрицательных результатов народного голосования во Франции и Голландии — в Германии референдум, скорее всего, привел бы к таким же результатам — есть разные причины. Самая важная общая причина — страх перед нововведениями, последствия которых нельзя предугадать, и отторжение их. Так же и в Германии.
Расширение общего рынка на десять новых членов вступило в юридическую силу. Оно обязательно принесет всем дополнительную конкуренцию, так же как и экономический подъем Китая, Индии и так далее. Если у нас не будет новых изобретений, если мы не сможем предложить никаких новых продуктов и услуг, то скоро не только текстиль, игрушки, фотокамеры или корабли будут поставляться из других стран. Ведь другие страны могут производить такие же товары, как и мы, но по более низким ценам и при более низкой оплате труда. Поэтому для нас исследования и наука бесконечно более важны, чем акционерные общества, состоящие из одного человека[43], или другие игры на рынке труда.
Поиск выхода во все новых и новых параграфах никому не нужен, неважно, приходят ли они из Брюсселя или из Берлина. Если парламенты германских земель должны заниматься переносом (в германское право) европейской директивы по строительству канатных дорог, которая во многих землях абсолютно не нужна, или если Собрание министров культуры Германии[44] в который раз, но как всегда чересчур рьяно, собирается провести реформу правописания, то значит, что везде в Европе в основе этого лежит растущее маниакальное желание регулировать и предписывать все и вся.
Только такие популисты, как Ле Пен, Фортайн или Лафонтен[45] мыслят подобным образом, как будто было бы возможно отделить европейские народные хозяйства от мирового рынка и конкуренции. На самом деле наше благосостояние уже в течение десятилетий зависит от нашего успеха на мировых рынках: например, в Германии импорт и экспорт с давнего времени составляют около 30% валового социального продукта. Глобализация — только новое слово, в которое облечено старое содержание; ведь и Airbus, и Peugeot, и Volkswagen, и Siemens, и контейнерные корабли Гамбургского пароходства были бы немыслимы без международного рынка.
