Они ехали на санях. Валентина задыхалась от морозного воздуха. Она любила зиму. Сейчас холод соскабливал с ее кожи запах сигар. Лежащие на коленях руки ее были надежно укрыты в теплой муфте, а Викинг обернул ее пледом так, что только кончик носа и подбородок ее бледно мерцали в холодном лунном свете.
Сани неслись по мягкому снегу, как по ветру. Металлические полозья пели, но топота лошадиных копыт почти не было слышно. Викинг лихо управлял открытыми санями, и ветер норовил сдуть с головы Валентины бобровый капюшон, но она почемуто не испытывала ни страха, ни волнения. Мать, наверное, умерла бы от ужаса, если бы увидела ее в ту минуту. Валентина не должна была находиться здесь, она знала это, но оправдывала себя тем, что на бал попала не по своей воле. Сани неслись по улицам Петербурга, вдоль закованных в гранит набережных, мимо моста, за которым возвышались бастионы Петропавловской крепости. Туман точно шубой накрыл реку, отчего отражения фонарей превращались в нечеткие размытые пятна.
Йенс не пытался с ней заговорить. И это устраивало ее. Она закрыла глаза, вслушиваясь в гудение полозьев. Он увозил ее прочь от городских огней, чтобы смотреть на звезды. На замерзших губах ее появилась улыбка. Никто раньше не показывал ей звезд.
— Это Одиссей. Он был великим воином, которому боги не могли позволить умереть, поэтому забрали к себе, чтобы бороться с ним, когда им становилось скучно.
Валентина показала на другое скопление звезд. Их были тысячи, сверкающих проколов в черной небесной арке.
— А это что? Как красиво. Они кажутся такими близкими.
— Это служанки Зевса. Каждая из них была обычной земной женщиной, которую великий бог полюбил. Он похищал их и уносил с собой, чтобы они вечно прислуживали ему. Говорят, что у них у всех были волнистые каштановые волосы и темнокарие глаза.
Она вдруг заметила, что он повернул голову и смотрит не на ночное небо, а на нее.
— Так что стерегитесь, — добавил он. — Вы в его вкусе.
Она рассмеялась.
— Я бы не отказалась быть сейчас там, наверху, и смотреть вниз, на людей, копошащихся на земле. Наверное, это было бы чудесно — освободиться от всего. — Валентина указала муфтой в сторону города. — От этого.
Звезды они разглядывали, откинувшись на спинку сиденья саней. Йенс поднял голову и выпрямил спину.
— Вы полагаете, здесь все так уж плохо?
Она задумалась. О бомбах, о революционерах. Два министра правительства уже погибли от их рук: Сипягина застрелили в Мариинском дворце, Плеве бросили бомбу в карету. Был убит Александр II, дед царя Николая. Прекрасный храм Спаса на Крови был построен на берегу канала Грибоедова на том месте, где произошел роковой взрыв. Валентина вспомнила лицо отца, когда тот произнес: «Это ты виновата!», подумала о матери, собиравшейся обречь ее на бессмысленную жизнь, в которой главными событиями были званые чаи и примерки нарядов. Она подумала о женщине с блестящим шрамом на голове. Подумала о Кате.
