Они шли из России и несли с собою дыхание великой революции. Казалось, революция изрыгнула их на Запад, подобно извержению лавы из пылающего кратера.
Бараки долгое время пустовали. Теперь они вдруг так оживились, что можно было подумать, что не сегодня-завтра они придут в движение. Ночью в них горели жалкие сальные свечи, но царило дикое веселье. К возвращенцам приходили девушки, пили водку, плакали и распространяли сифилис.
Мой друг Звонимир посещает бараки, так как он любит возбуждение и волнение и увеличивает их своим присутствием. Он рассказывает голодающим о богачах, ругает фабриканта Нейнера и повествует о голых девушках в баре отеля «Савой».
— Ты преувеличиваешь! — говорю я Звони миру.
— Так и нужно; иначе они не поверят ни одному твоему слову, — отвечает он.
Он в таких густых красках рассказывает о смерти Санчина, как будто он при ней присутствовал.
У него удивительная способность описывать; его речи полны дыханием жизни.
Возвращенцы внимают ему; затем они начинают распевать песни, каждый поет песнь своей родины, и все они звучат одинаково. Они поют песни чешские и немецкие, польские и сербские, и всем им присуща одинаковая грусть, и все голоса одинаково грубы, деревянны и кричащи. И тем не менее мелодии звучат так красиво, как красив бывает иногда звук старой, безобразной шарманки в мартовские вечера, раннею весною, по воскресным дням, когда улицы пустынны и чисто выметены, или как чуден бывает звон больших колоколов, по утрам разносящийся над городом.
Возвращенцы едят в столовой для бедных; там же питается и Звонимир. Он уверяет, что кушанье там ему нравится. В течение двух дней мы едим в этой столовой, и я нахожу, что Звонимир прав.
«Америка!» — восклицает Звонимир.
Нам подают густой суп из бобов; если сунуть в него ложку, она там застревает, подобно лопате в земле. Это, впрочем, дело вкуса. Я люблю густые пюре из бобов и картофеля.
В общественной столовой окна никогда не открываются. Поэтому изо всех углов несется благоуханье старых объедков. Этот же запах поднимается с никогда не обмываемых столов, когда пар от свежих кушаний вновь вызывает его к новому проявлению.
Люди сидят вплотную за столами, и их локти воюют друг с другом. Души их настроены миролюбиво, они относятся друг к другу дружественно, и только их руки ведут войну.
Люди не плохи, когда у них много места. В больших гостиницах они ласково кивают друг другу. У Феба Белауга никто не ссорится, потому что люди расходятся, когда им больше не нравится быть вместе. Когда же двое лежат в одной постели, их ноги дерутся во сне и руки рвут то тонкое одеяло, которое их окутывает.
