Я встал на ноги.
— Что у вас сегодня? — спросил он тем же тоном. Видно было, что он хотел ко мне придраться. — Отвечай.
Я прочитал ему урок. Он слушал молча, по временам иронически кивал головой. Когда я кончил, он заставил меня чертить на доске карту той страны, про которую я только что рассказывал. У нас никогда не чертили карт, и потому, естественно, я начал чертить что-то совсем неподходящее. Федор Митрич торжествовал.
— Да! Да! — говорил он с злобной иронией. — Отличный ученик! Да и зачем теперь учиться? Вовсе не надо учиться! Из-за чего учиться? Умные люди выдумали, что конфетками надо приохочивать к ученью. Так и будем знать, будем конфетки носить! Черт бы вас побрал, болваны! — вдруг с яростью закричал Федор Митрич, как будто мы действительно забылись до дерзкого требования конфеток. — Хороши вы будете! Будете свиней пасти! Поди-ка сюда!
Я робко подошел.
— Ты конфет хочешь! Конфет хочешь! — закричал он, сопровождая каждое свое восклицание ударом кулака в мою невинную голову. Но так как я закричал, он прекратил свое упражнение, яростно крикнув мне: «Брысь на место!» — и повел уже речь к целому классу:
— Я буду вас учить конфетами-кокосами, ананасами! Вы у меня узнаете конфеты!
Федор Митрич продолжал кричать громче и громче. На губы у него выплыла белая слюна, как у всех раздраженных паралитиков, и делала его похожим на бешеную собаку, лающую с пеной у рта.
— Ах вы, щенки! Дворяне! Конфетами их учи!
Долго еще кричал он на эту тему. Наконец в совершенном изнеможении упал на стул и замер; слышно было только тяжелое дыхание, да по робкому движению губ можно было заметить, что он еще не совсем успокоился и, может быть, собирается только с силами, чтобы поднять еще сильнейшую бурю. Но звонок помешал ему.
Через несколько дней Иван Капитоныч устроил тоже сцену, очень похожую на эту. Он, по обыкновению, явился вполпьяна, сел на стул и крикнул:
— Ну, читай, какой-нибудь дубина!
— Я — дубина, Иван Капитоныч, позвольте читать, — крикнул Сколков.
Иван Капитоныч взглянул на него и вдруг оскорбился.
— Кто это? — закричал он. — А, это ты! Иди-ка сюда, господин Дубина.
Сколков вышел.
— Скажи мне, пожалуйста, для чего ты, Дубина, живешь? — начал Иван Капитоныч, — что из тебя выйдет? Если б ты был действительно хоть небольшой дубовой палкой, из тебя можно было бы сделать трость, а теперь куда ты годишься? Бить тебя — и то ничего не поделаешь. Не бить? Да как не бить? Ведь ты в каторгу пойдешь, разбойник, если тебя не бить! Вот ты — дворянин, ничему ты не учишься, есть будет нечего, пойдешь воровать, и все этак пойдете, и сделается ведь у нас наконец целое царство воров, так что и воровать не у кого будет. Не бей вас! Дворяне! Потому-то и бить нужно, что дворяне. Неграмотный мужик пойдет землю копать, а ты не пойдешь: ты воровать только пойдешь!
