Куда пропали снегири? | страница 19



Верный сын Отечества, отдавший лучшие годы его спасению, не жалевший сил, здоровья, жизни «за всё хорошее», стал узником, над которым издевались все, кому не лень. Как можно пережить этот удар? Как можно не сломаться, не дрогнуть, не разувериться? Своими силами нельзя, Божиими - можно. И именно Божьи силы черпал несчастный узник в утомительных поклонах и ночных молитвах. Уж он-то хорошо знал о существовании злой, тёмной силы. Она не терпит торжества света, ей люба темнота. В данном случае темнота тюремного подвала. А потому не держал Дионисий зла на своих бывших сотрапезников Лонгина и Филарета. Не устояли, подставились тёмным си­лам, немощны, несчастны...

-   Великая беда с тобой, отче, - говорили ему жале­ющие его.

А он весело:

-   Нет никакой беды, а милость Божия. Смиряют меня по делам моим. А то я слишком горд.

Его обложили штрафом в пятьсот рублей, сумма по тем временам космическая.

- Чем платить будешь, отче? А он весело:

-   Денег не имею, да и давать не за что. Лихо черне­цу то, что расстричь его велят, а если только достричь - то ему и венец, и радость. Мне грозят Си­бирью и Соловками. Но я рад тому - это жизнь мне.

По праздникам его водили к митрополиту на сми­рение. В митрополичьем дворе он стоял, бывало, с утра до вечера, и зной терпел, и холод, и дожди про­ливные. А сколько было вокруг улюлюкающих, зло­пыхающих, ненавистных. В него плевали, бросали комья грязи. Всё это уже было. «Распни, распни его!» - формула знакомая, страшная, но привычная. Человек в беде не одинок, во все времена находилось немало торопящихся к нему, чтобы его беде порадо­ваться. Дионисий. Архимандрит Троице-Сергиевой Лавры - жертва зависти и неудовлетворённых амби­ций. Сломали? Добились желаемого?

Началось это давно. Архимандрит был настолько смиренен, кроток, что даже, если приказывал кому-то из братии, то говорил так: «Сделай это, если хочешь, брат». Некоторые пользовались его кротостью. А он по-другому не мог, потому что смирение не было для него итогом борьбы с гордыней, а было его естеством, как само дыхание, как стук сердца, как ток крови. «Сделай, если хочешь...» Один раз не хватало певчих. Дионисий сам встал на клирос. Лонгин подлетел к не­му, вырвал из рук служебник. Молча перекрестился Дионисий, ушёл с клироса. Так Лонгин догнал его и плюнул в него. Но и тут (смирение - стук сердца, ток крови) Дионисий негромко произнёс: «Перестань, Лонгин, не мешай пению Божию и братию не смущай». Наверное, смирение-то архимандрита и разъярило вконец озверевшего наглеца. Он выхватил из рук Дио­нисия пастырский посох, переломил и швырнул об­ломки в настоятеля. И тут Дионисий заплакал. Он встал на колени перед иконой Спасителя и плакал, и просил: «Ты всё ведаешь, Господи, прости меня, греш­ного, ибо я согрешил пред Тобою, а не он». Долго пла­кал, а братия просила разбушевавшегося инока по­просить прощение за свою дерзость. Не допросилась...