— Нет, мама, в мальчики я больше не пойду, — тихо, но твердо произнес Ваня. — Свези меня, как выпишусь из больницы, лучше в Кронштадт, к тетке, авось там какое-нибудь местечко найдется.
Лежать в больнице пришлось около полугода. Вышел из нее Ваня поздней осенью, когда заканчивалась навигация. Он торопил мать, прося отвезти его в Кронштадт. Накануне отъезда Ваня зашел за своим маленьким сундучком к хозяину зеленной лавки. Здесь все было по-прежнему: суетился у корзин с овощами какой-то веснушчатый мальчик, хозяин «разносил» кого-то из возчиков, уверяя, что его все обсчитывают и обкрадывают.
Увидев Ваню, лавочник хмуро вымолвил:
— Ну что, выздоровел? На-ко вот тебе, на дорогу, — он вынул из замшевого большого кошелька двугривенный, но, подумав, добавил еще новенький блестящий гривенник. — Поищи себе другое место. А мне, вишь, ребят проворных надо.
И Ваня, судорожно сжав в ладони обе монеты, опустив голову, пошел по проспектам столицы…
Небольшой, устаревшей конструкции пароходик, изо всех сил шлепая плицами по мутной, серо-зеленой воде залива, добрался до Старого Котлина, как нередко в те годы называли Кронштадт.
Бабушкины сошли с парохода последними. Екатерина Платоновна шагала молча: ей вспомнилось, как она приехала с Ваней в Петербург, как он мучился у хозяина… Что-то суждено ее сыну здесь, в этом суровом военном городе?
Ваня шел на окраину, где жила сестра Екатерины Платоновны, поминутно оглядывался и отставал от матери: его поражал особый отпечаток строгости и порядка, лежавший на всем облике города. То и дело строем проходили матросы под командой офицера, четко чеканя шаг. В порту дымили многочисленные корабли, обслуживавшие строительство, визжали лебедки и плохо смазанные блоки, шныряли маленькие пароходики, перевозившие рабочих. С шумом и скрипом работали у причалов приземистые, широкие землечерпалки. Сотни рабочих-землекопов казались издали муравьями, облепившими старый сосновый пень. На фоне залива четко рисовались мачты боевых судов, — почти вся балтийская эскадра стояла вблизи Кронштадта.
Еще будучи мальчиком зеленной лавки, Ваня слышал названия лучших кораблей Балтики и теперь, проходя по кронштадтским улицам, с любопытством читал на лихо заломленных бескозырках встречавшихся матросов: «Громобой», «Память Азова», «Андрей Первозванный».
Через полчаса Бабушкины добрались до квартиры «вдовы матроса первой статьи флотского экипажа» — сестры Екатерины Платоновны.
