Между тем Клара, тогда семнадцатилетняя девушка, описала состояние своей души как «мечту о длинном платье», хотя ей некуда было бы его надеть, поскольку, несмотря на свое богатство, Маргарет не планировала в том сезоне выводить приемную дочь в свет. Не исключено, что Клара делала смутный намек на свою тетку и мать, когда писала, что основная черта ее характера — «горячая любовь к детям». Ее представление о счастье — «всегда поступать правильно». Недостаток, который она более всего склонна прощать, — скрытность; свою собственную скрытность она ясно продемонстрировала на тех страницах.
Какими же благочестивыми созданиями были эти женщины! И какими типично викторианскими были их вкусы: любовь к Мендельсону, Ландсиру, принцу Альберту и «мисс Найтингейл», нетерпимость к «обману и аффектации». Фредерик, естественно, относился к игре гораздо более легкомысленно. В 1872 году он написал — быть может, «подмигивая» кузине Кларе, — что основная черта его характера — «любовь к ничегонеделанию», а больше всего ненавидит он «рано вставать». Состояние души в данный момент? «Чрезвычайно комфортное, благодарю вас».
Агата впервые участвовала в этой игре семи лет от роду. Некоторые ее ответы абсолютно самостоятельны. Самое нелюбимое занятие? «Лежать в постели и не спать». Кем бы она хотела быть, если бы не была собой? «Феей». А вот когда она писала, что счастье для нее — «быть хорошей», ее герой и героиня — это «мама» и «папа», а любимый художник — семейный портретист «Бэрд», ее серьезный взгляд наверняка искал одобрения.
Конечно, и это она писала искренне. Тем не менее это была «публичная» Агата, всегда утаивавшая какую-то часть себя истинной: маленькая девочка, которая хочет угодить тем, кто ее окружает, и заслужить их одобрительные кивки. «Серьезная маленькая девочка, — как она писала в „Неоконченном портрете“, — которая много думала о Боге, была послушной, безгрешной и… — увы! — несомненно, резонеркой».
Агата сурова к себе, но, вероятно, она понимала, что ее детская религиозность была не совсем подлинной: просто для ее вымышленного мира было существенно важно, чтобы она была чиста и одеждой, и душой. Ей нравилось представлять себя хорошей девочкой, героиней некоего викторианского романа, с перепоясанной лентой талией, с любимым обручем и книгой библейских историй на тумбочке у кровати. Ей нравилось верить в святость долга. Таковы были времена, в которые она жила, и окружение, в котором она росла. Но такова же была и ее собственная натура.
