— Как всегда, вы правы, Лукас. Вы очень предусмотрительны. Она не может поехать со мной — значит отправлять ее домой придется вам. На ночь вы поручите ее экономке, а завтра утром она посадит девушку на северный поезд.
— Черт побери, — пробормотал Лукас, смиряясь с неизбежным.
Воцарилось молчание, прерываемое лишь всхлипываниями Молли.
— Вы удовлетворены посещением борделя? — спросил наконец Лукас. Викторию передернуло.
— Раз и навсегда. Ноги моей больше не будет в подобном заведении. Просто омерзительно. Довести несчастных женщин до того, что они вынуждены продавать себя этим отвратительным мужчинам, лишь бы заработать на хлеб, — возмутительно и для разума, и для чувства.
— Делать вас свидетельницей таких сцен тоже противно и разуму, и чувству, — буркнул Лукас. — Я сам виноват, что слепо потакаю вам. Начинаю думать, что наши ночные развлечения зашли слишком далеко.
Его непривычно суровый тон не на шутку встревожил Викторию.
— Вы же не хотите положить конец нашим приключениям?!
Лукас оглянулся на Молли, все еще продолжавшую потихоньку всхлипывать.
— Нам лучше обсудить это в более удобное время.
— Но, Лукас…
— Между прочим, вы должны мне триста фунтов. — Лукас откинулся на спинку сиденья и прикрыл глаза. — Плюс та сумма, в которую обойдется ее билет до дома.
Виктория фыркнула:
— Право, Лукас, если вы будете продолжать в том же духе, я верну вам деньги немедленно.
— Не стоит спешить, Викки. Я могу подождать до завтра.
Она прикусила губу:
— Но вы непременно хотите получить с меня долг?
Лукас открыл глаза и в упор поглядел на Викторию.
— Да уж, дорогая моя, — произнес он, — в чем, в чем, а в этом вы можете быть уверены.
Лукас подхватил бокал шампанского с подноса проходившего мимо лакея и обернулся, приветствуя Джессику Атертон, решительно прокладывавшую путь к нему сквозь пестрю сверкавшую толпу. В платье цвета чайной розы она, как всегда, выглядела очень мило, ее волосы были уложены по последней моде и украшены двумя гребнями, усыпанными рубинами.
На лице Джессики застыло выражение, более приличествующее посланнице святой миссии. Лукас припомнил, что не впервые замечает напряжение на лице женщины, которую он когда-то любил и которую потерял.
Сначала он предположил, что тем самым она выказывает скромность и благовоспитанность, но теперь догадался, что Джессика смотрит на мир с постоянным неодобрением. Что-то в ее глазах начинало тревожить Лукаса, какой-то затаенный холодок, какая-то возвышенная печаль, будто она знала, что ничто в мире не соответствует ее требованиям и ничто никогда не дорастет до них.
