— Поймет, если вдумается хорошенько. Мне, право, денег не нужно, — продолжала она. — Рассудите сами, могу ли я быть обязана человеку, который меня ненавидит и отнимает у меня моего мальчика, ребенка своего сына?
Мистер Хэвишем задумался.
— Я передам графу ваши слова, — сказал он.
Подали обед; они сели за стол втроем; белая кошка уселась около Седрика, мурлыкая все время.
Когда поздно вечером мистер Хэвишем явился в замок, его сейчас же позвали к графу, который сидел в мягком кресле перед огнем. Больная нога его покоилась на стуле. Граф строго взглянул на поверенного. Видно было, что, несмотря на усилие сохранить спокойствие, он был очень взволнован.
— Приехали? Ну что, Хэвишем, какие известия?
— Лорд Фаунтлерой и его мать в Корт-Лодже, они благополучно перенесли плавание и здоровы.
Граф что-то нетерпеливо промычал, руки его нервно задвигались.
— Рад это слышать, — сказал он отрывисто. — Пока все хорошо. Садитесь. Хотите стакан вина? Ну, что еще?
— Его светлость остался у матери. Завтра я привезу его в замок.
Граф прикрыл глаза рукой.
— Так… Продолжайте. Я вам запретил писать мне, и я ничего не знаю. Что это за мальчик? Про мать мне не нужно знать, а он какой?
Мистер Хэвишем выпил рюмку вина.
— Трудно судить о характере семилетнего ребенка, — осторожно сказал он.
Граф был сильно предубежден. Он быстро взглянул на поверенного:
— Дурак он, что ли, или грубиян? Сказывается американская кровь?
— Нет, сэр, мне кажется, она ему не повредила, — сухо ответил поверенный. — Я не судья, но, по-видимому, он славный мальчик.
Мистер Хэвишем всегда говорил обдуманно, не увлекаясь, а сейчас нарочно себя сдерживал еще больше, чтобы граф при свидании с внуком не разочаровался.
— Здоров? Высок ростом?
— Кажется, здоров и довольно высок для своих лет.
— Хорошо сложен и недурен?
Мистер Хэвишем слегка улыбнулся: он вспомнил прелестного мальчика на тигровой шкуре.
— Кажется, красив, — отвечал он, — я мало толку знаю в детях, но он не такой, как английские мальчики.
— Не сомневаюсь, — промычал граф, чувствуя приступ подагры. — Американские дети все бесстыжие нищие, знаю!
— Это не совсем так, — возразил Хэвишем. — Лорд жил со взрослыми людьми, и разница, кажется, заключается в том, что в нем какая-то смесь детской беспечности с серьезностью взрослого.
— Американское бесстыдство! — настаивал граф. — Они называют это ранним развитием и свободой… Отвратительные манеры — вот это что!
Мистер Хэвишем отпил еще немного вина. Он никогда не спорил с графом, когда того мучила подагра. В таких случаях лучше было оставить его в покое. Они немного помолчали. Хэвишем первый заговорил:
