Как встретят меня, пропавшего без вести на столько недель?
Вылез из задней кабины стрелка. Огляделся.. ИЛы нашего полка стоят в ровном строю, отдыхая после боя. Хотелось упасть и расцеловать стылую землю, где находилось все мое: и техника, и люди. Вот они! Первым бежит Николай Кирток. Колю Полукарова толкает Анвар Фаткулин: «Смотри, ведь это Драченко вернулся». Меня сжимали в объятиях, слегка колотили по бокам от избытка чувств. Тянут руки Женя Алехнович, Николай Пушкин, Виктор Кудрявцев. Нашу встречу с боевыми друзьями, радостную и вместе с тем трогательно-грустную, прервал полковой врач капитан медицинской службы Ларцев. Он взял меня под руку и увел в санитарную часть.
Коротки встречи с однополчанами. Припомнили тот злополучный августовский день, когда потеряли четырнадцать машин. И людей, по-разному возвращавшихся а боевую семью.
Сурово и задумчиво лицо Саши Кострикина. Ему «везло» на истребителей фашистов: за время боев на Курской дуге дважды был сбит. На лбу багровый шрам в виде креста, который Саша называл отметкой «Белгород — Харьков».
Как черная туча, сидел Николай Пушкин, плотный, похожий на дубок, которому, казалось, нипочем никакие невзгоды. А он их хлебнул с лихвой.
…К командному пункту, пошатываясь, шел человек в лаптях. Телогрейка изодрана, вместо пояса — веревка. Да, это был он, Николай Пушкин. Целый месяц скрывался от немцев. Кроватью ему служила голая земля, одеялом — открытое небо, пищей — известные с детства съедобные растения. В лесу встретил ребятишек. Обступили. Доверчивые, родные ребятишки! Они-то и принесли поесть, кое-какую-одежонку. Если бы не мальчишки…
— «Мессеров» тогда слетелось штук под шестьдесят, — рассказывал комэск Николай Евсюков. — И тут не помог бы даже организованный ответный огонь, слишком неравные были силы. «Тощие» взяли количеством. В таких случаях следовало сомкнуться, прижаться к земле, чтобы исключить атаки истребителей снизу. Тогда так сделать не смогли. Бой проходил в очень быстром темпе.
Я собирался в госпиталь. На душе было тоскливо, не хотелось расставаться с родным полком.
— Ты, Иван, поправляйся, да быстрее. Незачем боевому штурмовику залеживаться на больничных койках, — прощаясь, сказал Николаи Кирток. — Мы с тобой фашистам еще хвост покрутим.
Я смотрел на внешне бодрых товарищей, но на их лицах читал: на возвращение у меня нет никаких надежд. Ну что ж, посмотрим…
Транспортный самолет лег курсом на Москву. Убаюканный ровным гулом двигателей, я заснул крепким сном. Приземлился на аэродроме Внуково. Оттуда увезли в Сокольники, в Центральный институт травматологии и ортопедии. Госпитальные дни, как бесконечная пряжа — ни конца, ни краю. В палате — голые светлые стены, устоявшийся запах лекарств, гнетущая тишина. Одна операция следовала за другой. Нос «ремонтировал» профессор Рауль, а глаз — профессор Свердлов. Он вычистил глазное дно, вырезал глазные мешки, подобрал протез.
