— Мы знаем все. Ты летчик, штурмовик. А штурмовики — насколько я знаю — народ очень смелый, и машины у вас сущие дьяволы. Кто же тобой командует? — Полковник ткнул в мою сторону острием карандаша.
Я молчал.
— Ну, тогда я тебе помогу. Отто! — Полковник негромко выкрикнул, и на пороге вырос золотозубый. — Принесите альбом.
На столе полковник разложил десятки снимков. Среди них я заметил портрет командира полка. Чуть не вскрикнул, но сдержался. Мотнул головой:
— Нет, знакомых не вижу.
— Хорошо, верю. А вот ваши комиссары. — Передо мной вновь рассыпали пачку фотографий. И с них смотрели знакомые лица. Но я опять покачал головой.
Полковник нервно сгреб в кучу снимки.
На допрос меня водили по несколько раз на день, и частое мое отсутствие показалось кое-кому в камере подозрительным. Однажды услышал в темноте обидное до боли: «Наверно, уже продался с потрохами». Я, весь налившись злостью, закричал на всю камеру:
— Еще не сделали таких денег, чтобы меня купить. Не найдутся они ни у берлинских лавочников, ни у мюнхенских пивоваров. А жизнь свою я отдам за дорогую плату…
— Тише, ребята, — понеслось из разных концов. — Отсюда надо вырываться. Любой ценой.
Меня перевели в отдельную палату. Вокруг чисто, все сверкает белизной, уход. Молча приходят врачи, дают лекарства и исчезают белыми призраками. Зачастил ко мне и сосед на костылях. Прыгает воробьем, выставляй пистолетом забинтованную ногу. Отрекомендовался офицером-танкистом. Сам немолодой, плешь на голове просматривается. Весь какой-то невыразительный, говорит намеками. Он-де понял: возврата к нашим нет, пленных там ставят к стенке, так что надо менять стаю. А залетел в нее, то каркай по-другому. Всякий там долг — ерунда, а совесть — не дым, очи не выест.
Так вот куда клонишь, «офицер-танкист»!
— Ты мне, гад, туману не напускай, — прорычал я на плешивого, — Я идругие поговорки знаю. Говори прямо, без всякого словесного тумана.
Как ни изворачивался «сосед», я узнал: немцы уже начали испытывать недостаток в летных кадрах и согласно приказу Гитлера собирали в специальные лагеря пленных летчиков с целью использовать их на своей стороне под флагом «русской авиации». Да, видать, туго приходится «люфтваффе»!
Теперь понятно, почему меня так внимательно обхаживают врачи, а на столе вместо баланды и черствого хлеба появляются ресторанные блюда с неизменной порцией вина.
А сосед мне напевал:
— Согласишься — жить будешь с шиком, вот так… — И он показывал мне журнальчик, где вкушали «прелести» слуги власовские.
