— Всё таки город портовый – много всего хорошего народ везёт с собой, — сказал Николай, рассматривая ярлык, но Надежда была молчаливой и задумчивой. Всю подгонку она пропадала где-то в районе женского белья и пришла с довольно объёмистым пакетом. Впрочем было видно, что атмосфера дорогого магазина ей нравится.
Дом на Угловом переулке был кирпичным и, соответственно, красным. Николай минут пять смотрел на него, пытаясь понять, где же тут надо искать буддистов, а самое главное, о чём с ними говорить. Пока он ехал он не придумал тему. В голове вертелось что-то вроде «Сатьяграхи», но вроде Ганди был индуистом. Ну и ещё «Умни мани падме хум». Он уже решил было идти к дворнику, но неожиданно, в орнаменте увидел свастику. Он пригляделся – свастика не исчезла.
— Слушай, — решил проверить он себя. Ты что в орнаменте видишь?
— Символ щедрости, — пригляделась она. — Буддисты так монастыри на картах обозначают.
Умная, блин. По-французски читает. А мне горбатого лепила. Папа у неё учитель, помер от тифа. Хорошо дочку выучил.
— Тогда пойдём, посмотрим, что нам отпадёт от их щедрот.
Он выловил наконец, дворника, и показав ему документ с печатями, внушительно сказал.
— А что, товарищ, скажи-ка мне, азиаты узкоглазые в этом домике часто бывают?
Дворник, генетически привыкший сотрудничать с властью, рассказал всю правду и вызвался проводить, за что был награждён мелкой денежкой и предупреждён о молчании.
У буддистов курились палочки и всё было в шафрановых цветах. Николай мучительно вспоминал о Белой вере и Жёлтой вере, но ясности в мозгах не наблюдалось. Поэтому разговор Николай начал просто.
— Добрый вечер, — сказал он пустой комнате.
— Добрый вечер, — повторили где-то сзади. Николай обернулся.
Бритый тибетский монах в своей экзотической одежде – как из телевизора. Глаза его смотрели внимательно, не отрываясь.
— Николай, — представился тот, наклоняя голову в поклоне.
— Цанпо, — ответил бритоголовый.
— Процветание этому дому, — на всякий случай сказал Коля. — Не будет ли трудно уважаемому настоятелю просветить усталого путника по ряду вопросов небесного порядка, — почему-то Коле казалось, что нужно говорить именно так, но глянув на Цанпо он понял, что сильно ошибся. Монах еле сдерживал смех, несмотря на всю восточную невозмутимость. Надежда улыбалась.
— Чего смеётесь-то, — с обидой сказал знаток восточного этикета. — Я же как лучше хочу.
— Вот и давайте к делу. Кто вы? — монах, как и Лю говорил на чисто русском языке.
