Затем все сели пировать, и двенадцать дней никто не вставал из-за столов. Как прошло двенадцать дней, закончилось свадебное пиршество, и начали готовиться к рождению сына. Во всем Хатае поднялось великое ликование, повсюду пировали, пели, плясали, смеялись и радовались. Прошло сорок дней, и Бепари родила сына, прекрасного лицом и безупречного телом. Все жители Хатая праздновали рождение царского наследника, и повсюду началось торжество, но именно тогда-то и пропали мои труды и служба верная, миновала пора служения моего господину.
Заплакал горючими слезами визирь и сказал мне: «Вот, сынок, с того дня, как родился наследник, не улыбался я никогда, не веселился и не пировал со своими повелителями и не предавался радости с друзьями». Я удивился: «Как же так? Отчего ты, верный и преданный слуга Джимшеда, огорчился из-за того, что у него родился сын?»
Визирь продолжал рассказ: Я-то не огорчался, но царевич еще в городе того змея затаил против меня досаду. Там он не нашел причины сорвать на мне гнев, а ныне, когда родился у него сын, подумал в душе так: «Теперь я должен придумать что-нибудь, чтобы Кераг забыл про тот город. Я своими устами обещал ему подарить его, и, если не отдам, получится ложь. Но что скажу я сыну, отчего столь прекрасный город я отдал другому, не сохранил для него!» Из-за этого начал он со мной переговоры: «Ты вместе со мной вырос и до сих пор неотлучно и самоотверженно служил мне, ты лучше всех знаешь, как надлежит воспитать моего сына, кроме тебя, я никому не доверяю. Возьми его и воспитай, как подобает».
Я долго отказывался и умолял освободить меня. «Откуда мне уметь воспитывать детей? — говорил я. — Своих у меня не было, и родители мои, кроме меня, детей не имели, а других детей я и вовсе не видывал. Отдай своего сына тем, кто тебя самого вырастил. А когда моя служба понадобится тебе, если к тому времени буду жив, постараюсь тебе еще послужить». Но не отступался Джимшед. Тогда я встал, попрощался с родней и друзьями, коня и доспехи, принадлежавшие царю, отдал царским прислужникам, грамоту доверенную и знак визиря также отдал ими сказал: «Пока не поставлю сына твоего на ноги, ничего мне не надо. Но если ты не освободишь меня, когда он встанет на ноги, тогда, если хочешь, сними мне голову с плеч».
Оделся я в платье [простого] раба и явился к царице Бепари. «Господь и повелитель каждому воздает по заслугам, — сказал я. — Ныне царь Джимшед карает меня не по грехам моим жестоко, подвергает строгому испытанию. Если справлюсь — хорошо, нет — конец мне. Вели кормилице и няньке поставить [колыбель] поблизости. Я от колыбели ни на шаг не отойду, буду за младенцем ухаживать». Бепари заплакала и от стыда ничего мне сказать не могла. Приказала няньке и кормилице: «Ступайте [за Керагом] и делайте то, что он велит». Поместил я младенца в такие покои, что Джимшед, если он был дома, мог днем и ночью его видеть, а если входил или выходил, проходил бы мимо.
