Когда наступило утро, сели мы на коней и отправились домой [в Алмазный город]. Когда мы прибыли, в городе поднялось веселье. Вышли нам навстречу все жители города, поздравляли с благополучным прибытием.
Мы везли множество дивных живых птиц и зверей, а уж об убитых и говорить нечего, одарили горожан и сели пировать и наслаждаться отдыхом. Велела передать Джимшеду дочь деламского царя: «Недостойны великого царя моя казна и сокровищницы, но пусть не пренебрегает он тем, что завоевал своим мечом, пусть не отдает все это в руки дурных людей и не оставляет нас на произвол судьбы. Пусть поставит на сокровищницы свои печати, чтобы все знали, что у них есть хозяин. Всего там понемногу: и коней, и оружия, и доспехов».
Отвечал царь: «Я твой гость и сделаю так, как ты скажешь. Не в моих привычках спорить с тобой». Она поклонилась до земли и сказала мне: «Я покорная рабыня ваша и недостойна таких речей. Если будет на то твоя воля, завтра же покажу я царю царево, царице — царицыно». — «Пусть будет так, — сказал Джимшед, — я посмотрю».
Ту ночь мы только отдыхали, а на заре явились ко двору все служители, каждый с вверенными ему ключами. Сначала пришел дворецкий, а за ним шестьдесят прислужников, и у каждого — свои ключи, чтоб один от другого не зависел. Затем прибыл хранитель казны с сотней помощников, и каждый держал по такому запечатанному кисету, что с трудом нес. Потом шли по очереди, группами, все чиновники, подносили запечатанные кисеты: одна печать — старейшины, другая — Алмазного змея. Удивились мы: «Откуда же брали они на расходы, если печати остались нетронутыми?» Печать Алмазного змея, когда мы убили его, взяли с собой. Приказал Джимшед сокровищницы раскрыть, и мы пошли туда, а деламская царевна отправила к царице Бепари всех своих чиновников. У нее, оказывается, все должности исправляли женщины: казначеи, дворецкие, кравчие, конюшие, стольники, стремянные, хлебопеки, повара, корзинщики — все были женщины. Замок царицы уступал по роскоши и богатству дворцу царя, но все службы украшены были лучше и убраны с большим тщанием.
Джимшед обошел свой дворец, а Бепари — свой. И щедро одарила она женщин, а он — мужчин, но не убывала казна и не иссякали сокровища, ибо жемчугов-самоцветов было там что песку морского, а прочих богатств и вовсе было не счесть. Как увидел Джимшед, что ценнее этих кладовых и служб не было во всей Хатайской стране, задумался, и стало ему жалко дарить это другому. Затаил он злобу против меня и стал искать повода. Начал он такой разговор: «Я пойду, а ты оставайся здесь и управляй Алмазным городом». Я не знал, что говорит он так с умыслом, чтобы испытать меня, ведь я, любя его, не хотел с ним расставаться, а хотел одного — увидеть, как Джимшед встретится с родителями, воцарится в своей стране, позаботится о своих делах, а после пусть пошлет меня в Алмазный город и даст в супруги деламскую царевну. Увидел тут Джимшед, что мне ничего не нужно, кроме как служить ему, и больше не говорил со мной.
