Подошел я ближе к дверям и нарочно стал громко разговаривать с евнухом. Джимшед услышал и спрашивает: «Это ты, Кераг?» — «Готов предстать перед тобой!» — отвечаю. «Я очень припозднился, — сказал он, — но сегодня я решил отдохнуть». — «Отдых твой не предосудителен, — говорю, — но отдых не способствует знакомству с чужой страной, с новыми владениями. Горожане напуганы злым правителем-колдуном, а тебя еще пуще страшатся — уж не гневаешься ли ты на них? Сегодня хватит отдыхать, ты еще найдешь время для отдыха». Встал Джимшед, вышел ко мне, сказал: «Настоял ты на своем, Кераг, и мне ничего другого делать не оставалось, как встать». Тут как раз явился старший евнух дочери деламского царя и шепнул мне на ухо: «Быть может, царь пожелает посетить баню? Недостойна она царя, но усталому с дороги как-нибудь сгодится.
Пусть пожалует царь в баню». Я бани не видел, думал, что она в самом деле нехороша, и не осмотрел ее. Я сказал Джимшеду: «Ты утомлен и измучен битвами, баня помогает отдыху, ступай». Отвечал Джимшед: «Сегодня уже поздно, а завтра будет хорошо».
В тот день велел он собраться на площади всем придворным и горожанам. Как узнала о том дочь деламского царя, прислала слугу с наказом: «Вчера царевич прибыл, утомленный дальней дорогой, и мы отвели ему дворец вблизи от городских ворот, потому я позволила ему остаться в нем, а так он недостоин царя, и свита его там не помещается. Теперь же пусть явится царевич в царский дворец, ему подобающий, и там устроит пир, и царица Бепари пусть снизойдет до нас и осчастливит мое пристанище своим присутствием. Как злодеяния исчезли под светлой рукой царевича, так сгинет и имя того нечистого, отныне не городом Алмазного змея мы будем называться, а прахом и пылью от ног Джимшеда». Подумал я про себя: «Неужели есть дворец лучше и великолепнее того, который я видел? Не иначе как колдовством они эти дворцы возводят. А то кому на свете под силу сотворить такую красоту!» Обиделся я в глубине души, но виду не подал. Повелел Джимшед: «Если далеко дворец, оседлайте коней». Поцеловал ему колено гонец и удалился.
Через некоторое время явилась и дочь деламского царя. Следом прибыл трон для Джимшеда, воздвигнутый на слоне. А слон был не живой, а из чистого золота, престол на нем — из алого яхонта и жемчуга, венец — из цельного рубина, сияющего ярче солнца. Поднесла она все это царевичу со словами: «Путь предстоит дальний, и царь пусть отправится в паланкине, а остальные поедут верхом».
