Можно было легко понять профессора, отнюдь не богатого, из захудалого германского княжества. Он и мечтать не мог когда-либо применить накопленные немалые знания, да еще где – на гигантском континенте, где ученый – редкость. Как, скажем, редкость индеец посреди Европы. Их и здесь, на улицах Сан-Антонио, было сравнительно мало. В основном те, кто уже отчасти вкусил благ цивилизации и вписался в нее. В виде слуг, работников, а то и вовсе непонятно кого – при оружии и в неком подобии формы.
Зато хватало негров. Тизенгаузен уже прекрасно был осведомлен в причинах этого наплыва. Бывшие рабы бежали из соседнего государства на русскую территорию поодиночке и семьями. Бежали туда, где, согласно указу Императора Александра, не было не только рабовладения, но и крепостного права – в любых его проявлениях. Хотя таковое все еще процветало в метрополии – по доходившей до профессора информации. Сам он в России никогда не бывал, однако охотно откликнулся на предложение поменять подданство и отправиться в заморские края огромной и великой державы. Благо, как многие немцы, он немного знал русский язык – или думал, что знает. Хотя на судне, где он плыл, жители России его почему-то не понимали или понимали с таким трудом, что приходилось повторять им каждое предложение вновь и вновь, да еще подкреплять его жестами.
В Сан-Антонио Тизенгаузен первоначально не собирался. Но что делать, раз Наместник выехал из столицы сюда буквально накануне приезда профессора, а больше никто не желает всерьез рассмотреть предложение прибывшего ученого мужа? Вот и пришлось ехать в главный город Тешаса.
Но пока ученый не пожалел о неожиданной поездке. Во-первых, сам путь до Рио-Гранде показался ему весьма поучительным. С научной точки зрения в том числе. Здешние пейзажи, образ жизни поселенцев старых и поселенцев новых, обилие наемных работников на ранчо и асиендах, в общем, впечатлений было море. Впору садиться и писать книгу «Быт и нравы Русской Америки». Только для серьезной книги материала пока маловато, а задерживаться здесь в планы пока не входило.
Злые языки, проще говоря завистники, могли говорить про профессора все, что взбредет в голову. На деле Тизенгаузен всегда являлся человеком основательным. Если уж описывал какой-нибудь факт, то обязательно проверял его по самым разным источникам и, лишь убеждаясь в подлинности, важно говорил сокровенное: «Дас ист факт!» – и приподнимал руку, будто давая клятву в том.
