К моему замешательству, Роберт Льюис Стивенсон и Гримбл также выражали свою озабоченность островной жизнью. Гримбл утверждал, что необходимо время, чтобы привыкнуть к ней. Вскоре после своего приезда он обнаружил, что его пятку, пока несчастный спал, объел гигантский таракан. А когда он проснулся, услышал утешения от своего более опытного друга: «Не волнуйся, сынок, — жизнь на острове кажется адом только первые десять лет».
А Стивенсон и вовсе полагал, что ситуация безвыходная: «Мало кто из поселившихся на островах потом уезжает с них — они доживают до седой старости, овеваемые пассатами, в тени пальм, лелея надежду вернуться на родину, что, впрочем, случается редко, и еще реже это возвращение доставляет им удовольствие».
Я решительно закрываю книгу и убираю ее вместе с остальными на полку. Ну и что? Мне-то какое дело до этого? Лучше оглядеться. Ведь эти авторы жили сто лет тому назад. Наверняка все изменилось, должно было измениться.
И я возвращаюсь к изучению своего нового дома. За проемом в стене расположена спальня с узкой деревянной кроватью и старинным столиком с эмалевой столешницей. Кровать покрыта тончайшим вафельным матрацем. Я даже представить себе не мог, что мне придется спать на таком. Впрочем, не сомневаюсь, что смогу привыкнуть. Предусмотрительно натягиваю москитную сетку, на коробке из-под которой значится «для эмигрантов». Видимо, это для меня. Я привязываю ее к стропилам не совсем так, как указано в инструкции, и пытаюсь испробовать. Ложусь на спину и оглядываюсь по сторонам. Окружающая белая пелена создает странное ощущение, будто меня уже погребли. Но меня это не слишком волнует, так как вскоре сон берет свое.
Просыпаюсь резко, разом, как это бывает, когда оказываешься в непривычной обстановке — больнице или полицейском участке; вылезаю из-под сетки и подхожу к окну. Я не могу поверить своим глазам: пухлое розовое солнце висит над самым горизонтом, отбрасывая длинные тени на деревенскую площадь.
— А теперь мистер Уилл идет купаться, — внезапно раздается детский голос.
Сейчас? Купаться? Собственно, я не собирался, но почему бы и нет? В любом случае заявление звучит не столько как вопрос, сколько как прямое указание. Я смотрю вниз и массирую свое опухшее лицо, пытаясь сориентироваться. У подножия лестницы стоит мальчик лет шести-семи, который держит в руках алюминиевую кастрюльку и кусочек мыла.
— Пошли, — говорит он.
Ошарашенно хватаю полотенце и, повинуясь, сползаю вниз, углубляясь затем в деревья. По дороге мы встречаем целую череду мокрых жителей с блестящими от воды волосами. На головах они величественно несут горы выстиранного белья, и каждый держит в руках алюминиевую кастрюльку и кусочек мыла. Я приветственно улыбаюсь, но они только опускают глаза и проходят мимо, не говоря ни слова.
