В центре деревни находится прогалина — пустое пространство, используемое для собраний, пиршеств и торжественных дней. А по будням, как мне объясняют, молодежь играет здесь в футбол, если у них оказывается мяч. Если его нет, они просто отнимают маленький мячик у кого-нибудь из малышей.
Мы доходим до края мыса, где среди травы стоит церковь. Каждую пятницу женщины благоговейно постригают траву в церковном дворике. Согнувшись вдвое — одна рука за спиной, в другой нож, — они двигаются рядком от церкви до кладбища, пока всё не скосят.
Кладбище огорожено низкой бамбуковой изгородью. Маленькие круглые холмики в одном из углов свидетельствуют о тех, кто здесь родился и кому навеки было суждено остаться младенцами. Более свежие могилы отмечены следами скорби: рядом лежат плетеные коврики, горки ракушек и букеты завядших цветов, все могилы засыпаны кораллами.
Сама церковь была построена из досок и бревен и покрыта листовым железом, которое уже успело заржаветь и приобрести коричневый оттенок на соленом морском воздухе. Внутри стены выкрашены голубой краской, которая успела поблекнуть и местами облезть, и декорированы резными лодками и рыбами красных и белых цветов.
Мы с Лутой входим внутрь. Остальные остаются ждать нас на улице. Я начинаю ощущать себя неловко, так как ко мне относятся словно к путешествующей знаменитости. И тем не менее невольно начинаю исполнять эту роль: походка становится размеренной и торжественной, пальцы рук переплетаются и складываются на животе.
— Церковь для нас построил Капитан. Раньше у нас не было места для молитв, но в тысяча девятьсот пятьдесят шестом году мы освятили ее и теперь каждый день приходим сюда утром и вечером. Здесь очень приятно молиться.
Дважды в день… Ну что ж, мне это будет полезно.
Внутри церкви прохладно и сумрачно. Проход покрыт чистейшим песком, а с обеих сторон от него стоят грубо отесанные скамейки, до блеска отшлифованные временем и многочисленными задницами. Я следую за своим провожатым и робко киваю, когда мы подходим к алтарю, представляющему собой скромный стол, покрытый белой скатертью, на которой вручную вышит красный крест. На столе стоят два деревянных подсвечника, а рядом с ними два высоких полированных сосуда, которые при ближайшем рассмотрении оказываются сделанными из раковин. В них видны длинные стрельчатые желтые и красные листья.
— Японцы забыли их забрать с собой, — ухмыляется Лута, поднимая листья так, чтобы на них упал свет.
