— А потом? — как эхо, подхватил Ардатов. — А потом?
— А потом, — вторым эхом откликнулся Нечаев. — А потом на «Мюироне», на маленьком корвете, который английские патрульные суда принимали за рыбацкую фелюгу, он полтора месяца плыл ночами вдоль африканского берега, плыл, пробирался во Францию. А под утро забивался в первую попавшуюся бухточку, таился там, как преступник… И резался… — Ардатов удивился, что Нечаеву подвернулся такой точный, хотя и вульгарный глагол, но ведь и игра была куда как не вульгарной, вульгарней и не бывает. — И резался в очко!
— Не может быть! — вырвалось у Ардатова. — В очко? Четыре сбоку ваших нет? Ведь Наполеон же!..
— Вот именно — и ваших нет! — подтвердил Нечаев. — От великого до смешного один шаг. А до преступного и того меньше!
Они оба замолчали как два человека, обдумывающих одно, что-то новое для одного, странное, не очень то сразу поддающееся пониманию и вере, старое, для другого, обычное, но все-таки столь глубокое и большое, что каждый раз, когда оно опять приходило на память, оно требовало повторного осмысливания и рождало все те же яркие чувства.
— Но потом… Потом же столько побед! — Ардатов взмахнул рукой. — Италия! Иена! Аустерлиц!..
— Сорок. Сорок побед, — подтвердил Нечаев. — Аркольский мост, Прейсиш Эйлау, Шенграбен… И — поход в Россию. Из которой он потом бежал! Бежал! — почти выкрикнул Нечаев. — Как из Египта. В Египте он бросил армию на Клебера, в Смоленске на Мюрата! — Нечаев даже покачался, как какой-нибудь Будда, мудрый, всезнающий. — На острове Святой Елены, диктуя воспоминания, пересматривая всю жизнь, пересматривая тогда, когда рядом не было ни жены, ни сына, ни друзей, когда и впереди была только могила, Наполеон не раз возвращался к фразе: «Главной моей ошибкой был поход на Россию». После России он носил с собой яд…
— Вот как! — опять поразился Ардатов. — Яд?
Нечаев стряхнул пепел в пепельницу.
— Да. Тот яд, который он принял на острове Эльба, еще до ста дней, но яд выдохся, и Наполеон только помучился ночь, но не умер. Дело не в Ватерлоо, не в том, что Груши потерял главные силы Блюхера. Предположим даже, что Наполеон выиграл бы Ватерлоо, но вся Европа и Россия были уже против него, и рано или поздно он, — а это значит, его армия, его империя, — были бы разгромлены. Тираны всегда обречены. И этот нынешний тиран — Гитлер, он тоже обречен. Мир против него. Человек, человечество против него, потому что человек, человечество против тирании. Начало конца Наполеона — 1812 год, начало конца гитлеризма — 1941-й.
