— Не хочешь есть?
Она ответила ему долгим взглядом.
— Что-нибудь случилось?
Нора покачала головой. Свет, падавший из окна кухни, освещал половину ее лица. На нем Фрингс прочел озабоченность, делавшую ее еще более соблазнительной. Возможно, все дело было в губах, чуть скривившихся от волнения.
— Давай выкладывай.
Неужели до сих пор дуется на него за косячок?
— Я даже не знаю. В общем, ничего особенного.
Глядя на дымящуюся чашку, Фрингс ждал, когда она разговорится.
— Это… просто какое-то предчувствие. Ничего конкретного. Ты знаешь, я сейчас работаю с оркестром Дика Риордана, а он такой подонок. Смотрит на меня нагло и говорит гадости своим ребятам.
Фрингс сочувственно кивнул. Риордан имел репутацию распутника, при этом был совершенно неопасен. Но вряд ли Нора хотела услышать именно это, поэтому он придержал язык.
— И я стала получать больше грязных писем. Марти не дает мне их читать, но пересказывает. Мне приходит масса писем, Фрэнк. Большинство очень милые, но некоторые такие злые…
На это трудно было возразить, но Фрингс попытался:
— Послушай, на свете есть и злые люди. Они завидуют тебе, хотят сделать гадость. На что-то серьезное у них не хватает духу, вот и шлют тебе письма, чтобы выместить на тебе свои комплексы.
Он понимал, что Нора ждет большего. Тем не менее его слабая попытка была вознаграждена грустной улыбкой.
После долгой паузы он рискнул еще раз:
— Я…
Но Нора прервала его.
— Все в порядке, Фрэнк. Пустяки. Я просто устала. Сегодня у меня последний концерт, а потом немного отдохну. Моему голосу требуется передышка. Когда устаешь, все кажется мрачным.
Нора опустила глаза на свой кофе, а Фрингс стал гадать, кто мог ему позвонить.
Паскис годами не пользовался своим домашним телефоном. Так что три телефонных звонка за утро было чем-то совершенно из ряда вон выходящим.
Архивариус жил в крохотной квартирке над булочной в семи кварталах от Подвала. Всю мебель составляла кровать, стоящая в углу, небольшой обеденный стол со стулом и кресло, в котором он сейчас сидел. На полу ничего не было, зато стены были увешаны выцветшими от времени коврами, которые его мать привезла с собой с родины. Паскису нравилась строгая логика симметричных узоров, и он часто рассматривал их, лежа на кровати, когда ночной полумрак стирал краски, оставляя лишь переплетение линий.
Паскис читал газету, когда раздался первый звонок.
— Да? — осторожно отозвался он.
— Мистер Паскис?
— Да.
— Это лейтенант Дрэффин. Мне очень жаль, сэр, но шеф требует вас назад в архив. Объявлен общий сбор.
