Он командовал тоном старого фронтовика, и я, несмотря на различие в званиях, повиновался. Здесь, в правом углу здания, лежа среди трупов убитых красноармейцев, мы повели огонь по наступающим гитлеровцам.
Вдруг пулеметчик сказал:
— Товарищи, будьте друзьями, поднесите диски, — а затем виновато добавил: — Нога у меня перебита, ходить не могу.
В эту минуту мне и в голову не пришло отправить его в санбат. Положение ухудшалось с каждой минутой, враг нажимал. Он обходил нас с правого фланга.
— Жигарев, — приказал я, — скорей к пролому.
Жигарев пополз, а через минуту его автомат уже строчил по эсэсовцам.
Лежа в своем углу, я невольно заразился общим настроением, своеобразной атмосферой, бывшей в сталинградских руинах, — атмосферой напряженной, героической борьбы, когда нельзя отступать с позиции, когда и рана не заставит бойца уйти с поля боя.
Но как же с поиском? Выручил Ахметдинов.
— Вы, товарищи, воюйте, а я один фрица украду, — предложил он.
Как не согласиться с предложением! Уходить же нельзя!
Снова ожесточенная перестрелка. Из-за Волги заговорила артиллерия.
«Бог войны» действовал сокрушающе. Руины на вражеской стороне накрыла песчаная туча. Что там творилось — нетрудно представить, ведь сотни полторы снарядов разорвались на расстоянии нескольких десятков метров. Стены заводских цехов взлетали на воздух. Всюду заполыхал огонь, перестрелка смолкла.
Я, как зачарованный, следил за разрывами, с восторгом вслушивался в их грохот.
— Будто затихло, — прошептал незаметно подползший ко мне начальник штаба полка капитан Дятленко.
«Затихло» относилось, конечно, не к нашему огневому налету, а к огню противника, фашисты действительно примолкли.
— Ты уж нам своих бойцов оставь до утра, — попросил Дятленко, — пулеметчика-то убило, охранять амбразуру некому.
— Пусть остаются, — согласился я, а сам пополз в овраг. Пробравшись в расщелину, спрятался. Мысленно еще переживал недавний бой.
И вдруг стало ясно, насколько условны понятия далекого и близкого тылов. Еще сегодня казалось, наш штаб дивизии — передовая. Нет, куда там! Настоящее пекло в окопах. Прав Гуртьев: каждому сталинградскому воину можно присвоить звание Героя Советского Союза.
В эту минуту где-то наверху, на гребне оврага, раздался одинокий выстрел, затем крик, сильная, но разрозненная стрельба. Палили, вероятно, куда попало. Что-то большое, неуклюжее покатилось под откос, за ним — другое.
Уже совсем близко — короткая схватка, в которой я не мог принять участия. Не различишь кто друг, кто враг.
