— Нет, конечно. Мне не терпится увидеться с нею, — ответила девушка.
Тетка бросила на Джоанну странный взгляд, повернулась и пошла вверх по лестнице. «Если бы мама была жива, ей было бы сейчас около пятидесяти лет. Значит, Монике Даррант сорок два или сорок три года, — предположила Джоанна. — Если бы не седые волосы — красиво уложенные и подкрашенные сиреневатой оттеночной краской — ей можно было бы дать не более тридцати пяти. У нее стройная фигура и хорошие ноги, а на лице почти нет морщин». Моника была одета в отлично сшитую черную юбку и дорогую крепдешиновую блузку. Из украшений — тройная нитка жемчужных бус и серьги с жемчугом и бриллиантами. При первом взгляде Монику можно было бы назвать изящной и привлекательной, но Джоанна уже успела заметить странно равнодушное выражение ее лица и надменно поджатые губы.
Спальня миссис Карлайон оказалась в самом конце длинного мрачного коридора, который тянулся по всей длине дома. Тихонько постучавшись, Моника открыла дверь и вошла.
— Они здесь, мама, — сказала она и впустила Джоанну в комнату.
Спальня была большая и просторная. Джоанна обратила внимание на темные старомодные обои на стенах и массивную мебель красного дерева. Замысловатые кружевные шторы закрывали окна. Но прежде всех этих деталей она увидела широкую кровать викторианской эпохи, в ней среди подушек полулежала седая дама в накинутой на плечи шетлендской шали.
С минуту они молча смотрели друг на друга, потом Мэри Карлайон с тихим возгласом протянула руки навстречу внучке, и Джоанна, приблизившись, взяла их в свои.
Потом она уже не могла вспомнить, о чем они говорили в эти первые несколько минут. Она не заметила, когда Чарльз и Моника вышли из комнаты. Она опомнилась только, когда горничная принесла чай. Тогда Джоанна уже сидела на краю кровати и беседовала с бабушкой, как будто знала ее всю жизнь.
— Какая ты красивая, — сказала миссис Карлайон, когда Джоанна стала разливать чай, — и как похожа на свою мать. Не удивительно, что Чарльз сразу узнал тебя. Посмотри, дитя мое, вон над камином висит ее портрет. Если бы не прическа и платье, его можно было бы принять за твой.
Повернув голову, Джоанна взглянула на портрет, висящий напротив кровати. По нескольким старым фотографиям, которые отец хранил до самой смерти, она представляла мать высокой стройной молодой женщиной с широко распахнутыми карими глазами и очаровательной улыбкой. Но художник, более внимательный чем бесстрастный объектив фотоаппарата, передал не только цвет волос и грацию Нины. Она позировала ему в светло-зеленом бархатном платье на фоне дубовой стены гостиной. Портрет был выполнен с таким мастерством, что изображенная на нем девушка, казалось, лучилась радостью и счастьем, а ее чудесные глаза искрились весельем.
