– Вот, Жёлудь, драконовый волос, – указал он.
– Царский это лук, – сказал грек. – С корабля стрелять. Воды не боится. Хороший это лук.
– Разреши? – спросил Щавель.
– Знающему человеку, конечно, можно.
В руке лук пришёлся Щавелю чуть ниже колена. Старый лучник осторожно потянул тетиву, отпустил. Потянул ещё несколько раз, разогревая дерево, попутно прислушиваясь, нет ли потрескивания, присматриваясь, как гнутся плечи. Лук казался надёжным.
– Пойдёшь с ним в лес? – спросил Щавель сына.
Жёлудь оторопел. Лук был великоват, но парень глаз отвести не мог.
– Царский это лук, – повторил грек.
– Пойду, – решил Жёлудь.
– Тогда тебе и нести, – улыбнулся Щавель.
Грек заломил такую цену, что парни обомлели, а Альберт Калужский засмеялся.
– Это всего лишь осадный лук, – холодно сказал Щавель. – Сто рублей ему красная цена.
– Это мореходный лук, – грек указал на обмотку, на заморский ясень, на драгоценную слоновую кость.
– Сто пятьдесят.
Грек закатил глаза и призвал всех богов спуститься с Олимпа и рассудить по правде.
– Двести.
В ответ полилась длинная, в подробностях, скорбная история капитана-земляка, вынужденного расстаться с этаким красавцем, за триста шагов посылающим стрелу в обручальное кольцо. При этих словах Жёлудь не вытерпел и фыркнул так скабрезно, что грека охватила праведная ярость уловленного лжеца.
Начался торг. В глазах своих спутников Щавель выглядел сдержанным, а со стороны грека и вовсе непочтительно равнодушным, но Жёлудь мог бы сказать, что отец невиданно разошёлся. Наконец, ударили по рукам. Лук ушёл к новому хозяину за триста пятьдесят рублей. Грек по традиции дал в придачу к дорогой покупке стрелу с четырёхлепестковым наконечником шведской выделки. Она имела длину два с половиной локтя, а древко ядовито-красное, пропитанное драгоценным карнаубским воском, истинно морское. Оперение было тройное, иноземное, из пластмассовой твёрдой плёнки. Направляющее перо имело синий цвет, два других пера носили цвет красный, хорошо приметный на волнах. Концевики перьев оказались любовно заделаны синтетическим клеем. Оперение было длинным, чтобы стрела летела далеко и точно. Это была хорошая стрела, и таких у грека продавалось много, но денег на них не осталось. Щавель вспомнил, что хотел купить сапоги, и решил оснаститься завтра от княжеских щедрот. Кто посылает, тот и одевает. От светлейшего не убудет. Убирая покупку в новенький налуч, Щавель подумал, что сказка про бедного капитана, должно быть, не в первый раз опустошала мошну лесного простака. И не в последний. Денег хватило лишь на новые нарядные рубахи, дабы не выглядеть на княжеском пиру совершенными дикарями.
