Это большая удача для всех нас, что такие книги написаны и напечатаны. В истории искусства останутся уникальные документы, равных которым не смогла бы предложить самая проницательная профессиональная критика. Таинственная «творческая лаборатория», которую принято считать вещью непознаваемой, оказывается просто жизнью. Факты реальных биографий переплавляются в факты искусства — прямо или опосредованно отражаются в ролях, в том, какая складывается у актера своя тема. Или, может быть, не складывается — тогда почему?.. Обо всем этом теперь можно судить с большей уверенностью, догадки и предположения вытесняются знанием, ведь есть сведения, полученные из первых рук. Есть книги.
На каком-то этапе своей жизни Людмила Гурченко, уже снявшаяся в десятках фильмов и по уши заваленная любимой, а потому и всегда желанной работой, поняла, что в этих фильмах так и не сказала самого главного. Пыталась сказать, если позволял материал роли. Но получались осколки, фрагменты. Главное ускользало. Что делать актрисе? Как преодолеть вечную зависимость от предложенной роли? Как сказать о своем и по-своему?
Она написала книгу об отце, о детстве и о том, откуда что пошло в ее жизни, в ее творчестве. Написанное плохо укладывается в рамки какого-либо жанра. В книге много воспоминаний — но это не мемуары. Разговор идет о сыгранных ролях — но это не опыт искусствоведения. Из прочитанного вырастает ясная философия жизни — но там нет и попытки философствовать. Картины быта в оккупированном Харькове написаны рукой писателя. Цепкая память актрисы сохранила звучания харьковских улиц, голоса людей оттуда, из теперь уже далекого детства.
«Студенты-филологи с таким чувством языковых переливов отправляются в диалектологические экспедиции — записывать говоры», — констатировал один из рецензентов этой книги.
Это не повесть, хотя образ отца, Марка Гавриловича Гурченко, — именно образ, созданный средствами художественными. Не исповедь, хотя редкий человек отважится так доверительно открыть читателям душу.
Более всего эта книга сродни актерской импровизации — так она свободна от любых литературных канонов, так легко, раскованно, так доверительно течет повествование и так ясно ощущается в нем сиюминутное настроение автора — состояние его растревоженной воспоминаниями души. Импровизация эта — не прихоть. Она, как исповедь, необходима — актрисе нужно заново пережить, проиграть и осмыслить собственную судьбу в сопряжении с судьбой своего народа. И своего времени. Со всем тем, что дорого и без чего немыслима жизнь.
