Настя обмерла. Как он узнал? Неужели кто-то сказал ему?
— Кто тебе рассказал?
— Никто мне ничего не рассказывал, — отвечал Алеша, — просто, мама, я хочу стать монахом.
Только тут Настя открыла сыну свою страшную тайну про епитимью, которую столько лет скрывала от него. Алеша лишь усмехнулся в ответ: «Вот оно, игуменское благословение!» И через неделю уехал в далекую, недавно возродившуюся обитель. А Настя, еще не старая женщина, так и не вернулась в монастырь — видно, все-таки не ее это был путь. Она переехала в поселок, находящийся неподалеку от монастыря, в котором поселился ее Алеша, дожила до его хиротонии в архиепископы и вскоре после этого тихо скончалась в мире с собой и Богом.
— Понимаешь ли, батюшка, — говорила одна послушница батюшке, — что-то мне в монастыре скучно. А ведь я с четырех лет занималась балетом, чуть не стала балериной, но когда уходила в монастырь, выбросила и пуанты, и пачку, и фотографии, на которых я танцую. Теперь же иногда мне так хочется потанцевать.
Батюшка послушнице ничего не ответил, но через месяц на день ангела вручил ей подарочек — розовые атласные пуанты и настоящую пачку.
Послушница очень обрадовалась, примерила пуанты, и они оказались ей впору.
— Когда вспомнишь ты про свое далекое прошлое, — сказал батюшка, — и захочется тебе встать в третью или шестую позицию, благословляю тебя надевать пуанты, пачку и танцевать, сколько пожелает твоя душа. Хоть в нашем конференц-зале, пока никого там нет. А ключ возьми у Евстафии.
Но с тех пор танцевать послушнице расхотелось. Ключа от зала она так и не попросила, сложила пуанты и пачку в дальний сундучок и не вспоминала о них долгие месяцы. Однако проходил год, и вечером своего прежнего дня ангела (потому что вскоре она стала монахиней, и имя ей поменяли) матушка открывала крышку, смотрела на батюшкины подарки, вспоминала его тепло, бесконечную любовь и молилась об упокоении иеромонаха Андриана — батюшки давно уже не было в живых.
