— А то мы тебя только по песням знаем, ты уж извини... Песни твои уважаем. Так, братва?..
Все одобрительно закивали.
— Мы, конечно, народ простой, давно на воле не были, хе-хе... Хоть расскажи, что там делается. Про перестройку... Что это за хуйня такая? Да, пацаны? Ха-ха!.. — заржал Захар.
Я рассмеялся в его же манере и для поддержания разговора ответил:
— Благодарю. Какая на хуй перестройка? Если бы была перестройка, я бы здесь не сидел.
— А-га-га-га!.. — одобрительно ответил угол.
Я поднялся и пошел.
— Садись поближе. — Захар подвинулся на край, освободив место. — Располагаться в лагере надо сразу поудобней, жизнь — она здесь у каждого долгая... да... Если, конечно, не накосячишь, га-га...
— А если накосячишь, то, бля буду, может показаться еще дольше, хе-хе!.. — ответил в тон Захару тот, которого звали Петрухой.
— Петруха, — протянул он мне руку.
— Это у нас тут самый блатной, вишь, бля, весь на пантомимах, — начал в ерническом тоне Захар. — Надо, бля, закрыть тебя суток на десять, га-га!.. чтоб с шарниров спрыгнул!
— Человек только пришел, а ты, в натуре, уже свои кумовские замашки засвечиваешь. А я тут с тобой кентуюсь. Подумает, что я тоже, бля буду, такая же кумовская крыса, хе-хе, — прихохатывая, отвечал Петруха.
С первых же минут знакомства я понял, что Петруха при Захаре играет какую-то особенную роль. Что он не просто «старшак» — старший сменного звена, как его представил Захар. Несмотря на его подчиненность Захару по работе, он держится уверенно, отпускает острые и ядовитые шутки в его сторону, да и в адрес администрации, и при этом гогочет так, будто сидит вовсе не в тюрьме, а в рабочем общежитии золотодобывающего прииска. Как бывалый, повидавший виды, даром что 27 лет, намывший золотишка не только для страны, но и для своей заначки, в предостаточном количестве.
С виду, конечно, Петруха был намного ярче и колоритнее Захара — рослый, красиво сложенный, с неимоверно сильным рукопожатием и мускулатурой. А главное, веселый и очень располагающий к себе. Единственное, что портило всю картину, так это нервный тик, который изредка его беспокоил. Со стороны казалось, будто он по-цыгански передергивает плечами. В руке он вращал четки, виртуозно накидывая их петлями на пальцы — сказывалась длительная и многолетняя тренировка. Отсидел он к моменту нашего знакомства из отпущенных ему девяти лет почти семь.
Шутками он сыпал, не уступая Захару, и, безусловно, имел незаурядное чувство юмора. У Захара это чувство было более изощренное и грубое. А иногда и зловещее. Хотя абсолютно не похожее ни на чье и присущее только ему.
