— Бо-о-ка-а!
Повернувшись ко мне, Мустафа перевел:
— Жаба.
В ответ Файзулла разразился не менее красочной тирадой на башкирском, в котором слово «бока» с различными прилагательными повторялось несколько раз.
Далее еще что-то вроде перебранки на обоих языках, чередуемой отборным русским матом. И в конце — резюме Мустафы:
— Давай чай ставь, жаба! Да жратву доставай. У-у-у, харю-то наел!
— А сам-то, ха-ха!..
— Не обращай внимания, Александр, это мы всегда так. Завтра, если увидишь Загидова, послушаешь, как тот нас с Мустафой кроет.
— Да, Загидов — конченый. Хитрый татарин, — улыбнулся Мустафа. — Представляешь, три татарина в одном клубе. И все — хитровыебанные.
— Это вы — хитровыебанные. А я нет, я нормальный! — уже в голос смеялся Файзулла.
«Да, в клубе жизнь совсем другая. Веселая контора, — подумал я. — Отдельное государство. Своя конура, плитка, койка, телевизор, книги. Здесь и срок летит быстрее».
Файзулла засобирался, накинул телогрейку.
— Я сейчас, быстро, до столовой добегу, возьму чего- нибудь пожрать.
— Тушенки попроси и хлеба белого! — вдогонку ему крикнул Мустафа.
— Говна на лопате, — ехидно огрызнулся тот в ответ и, хихикнув, вышел.
— Мы про запас тут ничего не держим — придут, вышмо- нают. Они только и ходят, рыщут, где чего пожрать найти.
— Кто?
— Менты, кто. Голодные тоже бывают, или закусить нечем. Наши-то прапора — еще ладно, эти нас знают. Мы их тоже всех знаем. А если из батальона шмон, то все метут. Солдат в батальоне еще хуже зэков кормят, бля буду. Такая же перловка, такая же треска пересоленая. Они иногда прямо на шмоне, когда по баракам идут, конфеты из тумбочек жрут. А в столовке с завхозом у нас все правильно. Файзулла ему кое-что из ширпотреба делает, наборы кухонные или еще что-нибудь. Я книги даю хорошие, если надо. Ну, а он, соответственно, насчет пожрать не отказывает.
— А шмоны часто?
— Нет. В основном если кто-то с водкой спалится или загасится какой-нибудь петух в рабочей зоне в штабелях. Бывает, что боятся возвращаться в жилзону.
— А почему боятся?
— По-разному бывает. Скрысил чего-нибудь или сдал кого-нибудь, а люди узнали. Вот и боится, что ночью в бараке в каптерке выебут или запинают. Что, не знаешь, как делается?
— Да знаю, конечно.
— Может, с крытым пидором жил в одной семейке, не знал, что того втихаря или завхоз, или бригадир нанизывают. А потом ему масть вскрыли. И все. Вся семейка — в петухи. Вот и боятся в жилзону идти, в изолятор закрываются. Просят в другую область перевести. А хули в другой области? Все равно рано или поздно узнают. Не дай бог еще кого-то так же зафоршмачили — вообще убьют. Но отсюда никого никуда не отправляют. Здесь конечная станция. Мясорубка.
