— Моя жизнь куда скучнее твоей, — заметила Джаза.
— Скучнее? — повторила я. — Но ты же англичанка!
— Да. И в этом нет ничего интересного.
— Но у тебя… есть виолончель! И собаки! И ты живешь на ферме… ну, все такое. Да еще и в деревне.
— В этом как раз нет ничего интересного. Деревню нашу я люблю, но мы все там… совершенно обыкновенные.
— В нашем городке, — заявила я торжественно, — такого человека почитали бы за божество.
Джаза хихикнула.
— Я не шучу, — сказала я. — Моя семья — ну, я имею и виду себя, маму и папу, — мы единственные обыкновенные люди во всей округе. Вон, возьми моего дядю Вилли. У него восемь морозильных камер.
— Ну, в этом нет ничего такого уж странного.
— Семь стоят на втором этаже, в пустой спальне. А еще он не доверяет банкам и все сбережения держит в шкафу, в жестянках из-под арахисового масла. Когда я была маленькой, он дарил мне пустые жестянки, чтобы я тоже понемногу копила деньги.
— О, — только и сказала Джаза.
— А еще у нас есть Билли Мак, который создал в своем гараже новую религию, Народную церковь единого народа. А вот моя бабушка — она почти совсем обыкновенная, но и она каждый год вызывает фотографа и делает постановочную фотографию, для которой надевает довольно откровенное платье, а потом рассылает снимки всем друзьям и родным, в том числе и папе, который рвет конверт на куски, не вскрывая. Такой вот у нас городок.
Джаза ненадолго притихла.
— Я бы очень хотела у вас побывать, — сказала она наконец. — Потому что сама-то я очень скучный человек.
Сказано это было так, что я сообразила: Джаза сильно из-за этого переживает.
— Мне ты не кажешься скучной, — возразила я.
— Просто ты пока меня плохо знаешь. И у меня нет ничего вот такого.
Она повела рукой в направлении моего компьютера, имея в виду мою жизнь в целом.
— Зато у тебя есть вот это, — сказала я и повела рукой, имея в виду Вексфорд и вообще Англию, но получилось, что я вроде как дергаю за невидимые бубенчики.
Я хлебнула чаю. Горло, кажется, отошло. Но время от времени я вспоминала, каково это — задыхаться, вспоминала эту странную вспышку…
— Ты не любишь Шарлотту, — заявила я, подмигивая. Нужно было что-то сказать, чтобы выбросить весь этот ужас из головы. Пожалуй, прозвучало слишком грубо и резко.
Джаза скривилась:
— Она… любит быть лучшей.
— Это слишком вежливо сказано. Как это она выбилась в председательши?
— Ну… — Несколько секунд Джаза перебирала мое одеяло, защипывая и отпуская складочки. — Старост выбирают воспитатели мужского и женского корпусов.
