- Ты с глузду съехал...
Михаил строго посмотрел на застывшего свояка. Тот сидел, незряче глядя перед собой расширившимися от удивления глазами.
- Ты меня отправляешь на Донбасс…Чего мне там делать? Я же на земле хотел пожить… Я пахать и сеять хочу, понимаешь?
- Пахать он хочет! – взвился разбуженным кочетом Кошевой. - Тебя никто не спрашивает, хочешь ты или не хочешь.
Он энергично обошёл вокруг стола, резко нагнулся к находящемуся в прострации Мелехову и сказал:
- Харлампия Ермакова вчера арестовали.
- Ты шо?
- А он у тебя полком командовал. – Негромко, словно по секрету сообщил он. - Как ты думаешь командира повстанческой дивизии пропустят? То тоже…
- С каких делов, ты Михаил таким добрым стал? – спросил недоверчиво Григорий.
- К тебе у меня жалости нет! – Михаил пятернёй сграбастал ворот его рубахи. - Наших бойцов, загубленных тобой, никогда не забуду…
Он выпрямился и тяжело дыша, отошёл в угол комнаты. Через минуту он, слегка успокоившись, продолжил:
- Болею я...Шибко хвораю.
- Заметно…
- Вот думаю иногда, помру, а на кого оставлю Дуняшу с сыном. А так ты поможешь, заберёшь к себе...
Григорий некоторое время сидел не находя, что ответить:
- Брось Михаил! – найдя подходящие слова, произнёс он. - Тебе же, как и мне двадцать восемь лет… Ищо жить и жить!
- Крепко пожили, будя...
В это мгновение в курень, с ведром молока, пахнущим весной и травами, вошла Дуняшка. Она испытующе посмотрела на своих родных мужчин, и женским чутьём уловил напряжение, витавшее в комнате, попыталась его разрядить:
- Совсем я замучилась с Пеструшкой. – Она, болтая на ходу, прошла к побелённому мелом припечку и принялась перецеживать парное молоко в тёмные глиняные кувшины. - Не хочет стоять на месте… Ногами перебирает стерва, чуть ведро не обернула!
- Лето почуяла...
Михаил непонимающе посмотрел на жену, потом на Григория. Постепенно к нему вернулось ощущение реальности, и он устало присел к столу.
- Давай, давай пиши. – Почти весело посоветовал Мелехову. - И подай свои документы, я посмотрю, что можно сделать…
- Лады...
Григорий достал из внутреннего кармана шинели свои бумаги и молча, отдал. Кошевой повертел их в заскорузлых, неловких пальцах, примерился. Попросил жену принести большую иголку-цыганку. Та удивилась, но без слов выполнила просьбу мужа. Пересев поближе к окну тот принялся за непривычную работу.
