Господин Пруст | страница 35

—     Я очень устал, дорогая Селеста. Но ничего не поделаешь, так надо...

И сегодня многие не только думают, но и говорят, что г-н Пруст был если и не сумасшедшим, то, уж во всяком случае, тронувшимся; что ему нравилось преувеличивать свою болезнь, и астма у него была далеко не такая, как ему хотелось пока­зать, и вообще вся его болезнь отчасти придумана ради того, чтобы его жалели. Даже приписывали все это его слишком уж ревнивой любви к матери в детские годы, особенно после рождения младшего брата Робера. Он чуть ли не придумал свою астму, чтобы только на него одного и было обращено ее внимание. А потом ему хоте­лось благодаря этому сделаться интересным в глазах света.

Но все это просто смешно, если не сказать, живо; именно те, кто так говорили, сами хотели привлечь к себе внимание. Если бы видели его, как я, после возвращения из Кабура, смертельно бледного, задыхавшегося над курильницей, никому и в голову не пришло бы, что он разыгрывает комедию.

Правда, я больше никогда уже не видела у него подобного приступа. Может быть, оттого, что мы потом не выезжали из Парижа, а если бы опять поехали в Кабур, такое же удушье могло бы настигнуть его при проезде Мезидона во время сенокоса.

Возможно, из-за сходства с сенной лихорадкой говорили, будто ему делается хуже при смене времен года. Но в мою бытность я ничего такого не замечала, да и сам он ничего об этом не говорил, хотя несколько раз повторял мне:

—     Когда распускаются листья, это для меня плохо.

Но я не припоминаю, чтобы у него были хоть какие-то особенно сильные приступы, например, весной. Своему приятелю Жану Луи Водойе он писал: «Ничто не предвещает мне приближения приступов, совсем ничто».

И, скорее всего, так оно и было на самом деле.

Несомненно, что после того, как с сентября 1914-го он уже не покидал Париж, заперся у себя на бульваре Османн и выходил только для того, чтобы встретиться с друзьями или по каким-нибудь делам, я уже никогда не видела таких смертельных припадков, которые, конечно, бывали у него прежде. Он сам говорил мне:

—     Селеста, при моей теперешней жизни затворника у меня меньше при­ступов.

Когда я спрашиваю, откуда могла взяться эта болезнь, он отвечал:

—     Никто не мог объяснить, даже отец, а ведь он был великий врач. Первый приступ случился со мной еще в детстве, когда я как-то играл в саду Елисейских полей. Тогда тоже ничего не могли сделать.

Рассказывая о том времени, г-н Пруст говорил: