Я подлежу самой суровой мере наказания и я согласен с гражданином Прокурором, который несколько раз повторял, что я стою на пороге смертного часа…
***
Бухарин! В сильном шоке я всмотрелся в своего ссутулившего гостя.
Мне стало ясно, что за незнакомец сидит передо мной, что за кровать появилась в моей комнате. На некоторое время я вперил ошарашенный взгляд в лежащее на ней серое одеяло. Почему-то именно оно сейчас приковало к себе мое внимание. Передо мной было настоящее… тюремное одеяло!
Подумать только! – Можно подойти и потрогать его! Настоящее… тюремное!!!
Бухарин. Родился в 1888 году в семье школьного учителя. Учился в Московском университете, откуда был исключён за участие в революционной деятельности. В 19 лет организовал в Москве молодёжную конференцию, которая впоследствии считалась предшественницей комсомола. Неоднократно арестовывался и ссылался.
Один из видных деятелей ленинской гвардии. "Любимец партии". Жертва, - как часто сегодня пишется, - сталинских репрессий, вину которого, - как теперь пишут, - сталинский суд так и не смог доказать…
***
Из стенограммы.
Последнее слово Бухарина (продолжение).Тем не менее, я считаю себя вправе опровергнуть некоторые обвинения, которые появились:
а) в печатном обвинительном заключении,
в) во время судебного следствия,
с) в обвинительной речи гражданина Прокурора СССР.
Считаю необходимым упомянуть, что во время моего допроса гражданином государственным обвинителем, последний заявил в весьма категорической форме, что я, как обвиняемый, не должен брать на себя больше, чем я на себя взял, чтобы я не выдумывал фактов, которых не было, потребовав занесения этого своего заявления в протокол.
Еще раз повторяю, я признаю себя виновным в измене социалистической родине,- самом тяжком преступлении, которое только может быть, в организации кулацких восстаний, в подготовке террористических актов, в принадлежности к подпольной антисоветской организации. Я признаю себя, далее, виновным в подготовке заговора - "дворцового переворота". Из этого, между прочим, и вытекает неправильность всех тех мест обвинительной речи гражданина государственного обвинителя, где он изображает дело так, что я становился в позу чистого теоретика, в позу философа и так далее. Это суть вещи, сугубо практические. Я говорил и повторяю сейчас, что я был руководителем, а не стрелочником контрреволюционного дела. Из этого вытекает, как это всякому понятно, что многих конкретных вещей я мог и не знать, что их я действительно и не знал, но это ответственности моей не снимает.
