— Цепляева разговаривала с Муравьевым. Поэтому я немного и задержался. Он готов вас принять. Просил выяснить, может ли кто-нибудь узнать вас на улице и не грозит ли вам это неприятностями?
Гость задумался. Покачав головой, сказал:
— Пожалуй, меня здесь никто не знает…
— Тогда, если для вас это неопасно, может быть, мы вместе пойдем к нам в комитет?
Получив согласие Донского, Смерчинский отправился вместе с ним в город. Возле особняка на Дворянской улице Донской остановился, прочитал вслух: «Комитет левых эсеров», с удивлением посмотрел на Смерчинского.
— Я думал, что вы поведете меня на квартиру. У вас еще не прикрыли? Ну и ну…
Вошли внутрь дома, где их поджидал Муравьев. Поздоровавшись, Донской подошел к столу, где в беспорядке лежали брошюры. Муравьев и Смерчинский молча наблюдали, как у него разгорелись глаза.
— Где нам можно поговорить? — Донской огляделся по сторонам.
— Можно здесь, можно у меня дома, можно на улице. Правда, на улице сейчас холодно. Где вам удобнее?
— Сюда никто не войдет?
— Мы попросим Марию Федоровну закрыть дверь, а Смерчинский подежурит.
— Хорошо.
Донской снял пальто и сел к столу. Рядом с ним, отдав нужные распоряжения, сел Муравьев. Гость вытащил из кармана пиджака письмо, отпечатанное на машинке:
— Вот рекомендательное письмо. Подписали два члена тамбовского губкома эсеров. Вы их должны знать.
Муравьев прочитал. Там было сказано, что губком просит оказать всяческое содействие их представителю, Донскому.
Возвращая письмо, сказал:
— Ну, что ж, все ясно. Этих людей я знаю. Какая помощь вам требуется?
— У вас есть связь с Москвой?
— Есть.
— Вы можете связать нас?
Вопрос поставлен прямо. Связать Донского с Москвой, с ЦК левых эсеров, такой вариант еще не подготовлен. Конечно, можно пообещать и потянуть. Но тогда на этом круг и замкнется.
Муравьев задумался.
— Давайте отложим решение этого вопроса, — сказал он. — Завтра у нас состоится диспут на тему «Народничество и марксизм». Придут члены нашего губкома, я поговорю кое с кем из них, тогда и решим.
Донской согласился. Договорились, что он поживет у Смерчинского.
На следующий день состоялся диспут. В нем участвовали Муравьев и член губкома РКП(б) Баклаев. Зал был набит до отказа. Стульев не хватало. Пришло немало большевиков, которые не были в курсе дела. Донского усадили на почетное место.
Особенно трудно на диспуте пришлось Муравьеву. Ничего не сказать нельзя. А много сказать — тоже невозможно. Он должен был играть, говорить слова, высказывать мысли, которые теперь противоречили его истинным убеждениям.
