Введение в Ветхий Завет. Канон и христианское воображение | страница 10
Впрочем, с христианским пониманием ветхозаветного канона сопряжены несколько специфических особенностей. Дело в том, что к III веку до н. э. еврейская община Александрии сформировала гораздо более обширный список авторитетных книг (в их переводе на греческий язык). Септуагинта (такое название впоследствии получил этот греческий перевод) изначально была корпусом более широким и менее строгим, чем «еврейский канон», а также отражала иной культурный и интеллектуальный климат. Христианская католическая традиция усвоила именно этот расширенный греческий вариант. В XVI веке деятели Реформации решили вернуться к более узкому и строгому еврейскому канону (который и является предметом данного введения!), но оставили от греческого списка способ деления книг. Иными словами, протестантская Библия представляет собой смесь: книги из канона иудаизма, расположенные в последовательности древней грекоязычной традиции. Как мы уже упомянули, в более широком католическом каноне есть еще корпус текстов «второканонических», которые протестанты могут уважать, но в свой канон по примеру еврейского канона не включают.
Отметим, что в последнее время «канон» привлекает к себе внимание не только как процесс исторического развития или литературный феномен, но и как богословская реальность. Процессом канонизации двигал определенный богословский импульс — желание сформировать корпус текстов сообразно ключевым богословским постулатам. В частности, Джеймс Сандерс показал: «канонический процесс» служил делу утверждения монотеизма, пусть даже не все тексты, впоследствии вошедшие в Ветхий Завет, легко согласовывались с монотеизмом (J. Sanders 1976). Бревард Чайлдс указывает, что процесс оформления, редактирования, обретения этими текстами своей «окончательной формы» был подчинен главным верованиям канонизирующей общины (Childs 1979). Чайлдс также предположил, что, если вынести за скобки процесс канонизации и форму канона, в самих текстах можно найти такую нормативную каноническую интерпретацию, которая согласуется с основами церковной догматики (Childs 1993). В этом смысле сама ветхозаветная литература может быть понята как совокупность нормативных богословских суждений. Она сформирована благодаря страстному богословскому убеждению.
Последний тезис, по–разному формулируемый и часто оспариваемый, наводит на важную мысль: исторические реалии, отображенные в тексте, плохо уживаются с теми каноническими