— Входите, прошу вас! Добро пожаловать!
Затем она, щелкнув пальцами Луизе — живей, у нас гость! — бежала в курительную и просила папá выйти на террасу, под маркизу, которую натянула собственными руками. Диву даваясь, оба господина усаживались в плетеные кресла. Та самая Мария, что совсем недавно витала между жизнью и смертью, теперь подавала им виски и легкую закуску и, подбросив несколько вопросов, затевала оживленную беседу. Кофе — Мария тоже выпивала чашечку — сервировала Луиза, таким образом, было ясно, кто здесь отныне распоряжается.
— Если господам захочется пирога, — тихонько говорила Мария, — я позвоню.
— Черт побери! — невольно восклицал доктор.
— Это ваша заслуга, — радовался папá, — моя дочка вернулась к жизни. Ну-ка, ступай в ателье, открой окно и сыграй нам что-нибудь!
— Не сегодня.
— Пожалуйста, — упрашивал доктор.
— Может быть, в другой раз.
Хитро, не правда ли? В результате он приходил снова, и надо признать, Мария именно этого и добивалась. После закрытия ателье папá было довольно одиноко, и ему непременно требовался собеседник — голова, как он говорил, — с которым можно потолковать. Чем заманить сюда этакую голову? Температурой, болью и удушьем, бледными щеками и воспаленными глазами. Но теперь она выздоровела, ела с аппетитом, день ото дня прибавляла в весе, так что же предложить взамен температуры? Каким образом заставить доктора регулярно бывать в доме и вести с папá приятную беседу, сидя в хорошую погоду в плетеном кресле, а в плохую — в бордовом кожаном в курительной? Иногда она минуту-другую выдерживала доктора у дверей. Или давала им с папá выкурить полсигары, прежде чем благоволила появиться. Лаванда любил, когда она надевала красные лакированные туфельки, однако, при всем желании доставить ему удовольствие, Мария не могла обувать их каждый раз — пальцы искривятся. Поэтому она носила вечерние сандалеты маман или кожаные ботиночки на шнуровке и, разумеется, давно приметила, что доктор безмолвно ждет от нее награды или разочарования. Что ж, извольте, он получит и то и другое.
Воскресный июньский день. Взволнованная, как актриса, она рассматривает в зеркале маменькиной гардеробной белоснежные шелковые чулки, благородно оттенявшие красные туфельки доктора…
Благородно? Мария, кричало зеркало, это ужасно!
Вот как, в самом деле? Она показала зеркалу язык и побежала вниз, на кухню, распорядиться насчет ужина:
— Поставь прибор для доктора, милая, и не забудь почистить парочку лишних картофелин!
