Перси щелкнул зажигалкой.
— Спасибо, — выдохнула она, — большое спасибо.
— Не за что, — скромно отозвался он.
Выпустив дым, оба смотрели, как струйки смешивались. Потом Перси вынул из ведерка со льдом бутылку, но Мария не позволила ему еще раз наполнить ее бокал.
— Мне пора, — сказала она. — Он не выносит, когда я опаздываю.
По дороге к машине она оглянулась, однако просторная, залитая полуденным светом площадь была пуста. Маэстро Перси и Феликс, его пудель, исчезли, словно по волшебству.
Почему она не пошла дальше? Что ей помешало? Косточка на стопе! Болит ведь. Она, видите ли, не из тех, кто носит античные сандалии или деревянные сабо, on a du style, больно ли, нет ли — она любила покрасоваться на шпильках и мирилась с тем, что фуршеты, где приходилось все время стоять, мало-помалу калечили ей пальцы на ногах. Une déformation professionelle.[6] Где мужчины, там принято стоять. Они стоят у алтарей, на командирских мостиках, за дирижерскими пультами, в парламентских кулуарах; стоят с удочками у озера, как ее сын, или в позах триумфатора на вершинах, как ее муж, и конечно же понятия не имеют, как нелепое стояние сказывается на женских ногах, обутых в остроносые туфли на высоких каблуках… «Автошкола» — провозглашала неоновая вывеска. «Теоретические классы».
Разумеется, это заведение было ей хорошо знакомо, пестрый сумбур дорожных знаков, деревянная модель двигателя, виниловые стулья, пластиковый стол с флажком союза — желтый руль на красном фоне, — и при всем желании она не могла объяснить, что мешало ей сесть в «БМВ» и рвануть отсюда. Вместо этого она медленно пошла к автошколе, будто витрина магнитом тянула ее к себе. Что там интересного? Что неожиданного? Может, все дело в эпохальной майеровской речи? Говорить он будет об autós. Autós по-гречески значит сам. В автомобиле, провозгласит Макс перед тысячью тремястами инструкторами по вождению, движется наша самость, наше «я» приобретает мобильность. Эту идею они развивали вместе, и Фокс уже намекнул, что ему она по душе.
Фокс, как говаривал Макс, рожден для вторых ролей. Возможно, так оно и есть, ведь для первого плана Фокс совершенно не годился. Циник не без шарма. Беспощадный в своих аналитических разборах. Большой любитель выпить, раньше предпочитал водку, после операции на кишечнике — охлажденное пиво и коньяк. Череп голый, как электрическая лампочка, — свидетельство того, что его ум способен сиять только в темноте. У него действительно были прекрасные связи с пресс-бюллетенями, с банками и с фармацевтическим лобби. Они снабжали его таблетками, которые никогда не попадали в продажу, а предположительно и препаратами для инъекций. Передний план он уступил Максу. Фокс охотно оставался в тени и оттуда дергал за ниточки, в первую очередь за такие, о которые можно было споткнуться. Иные, по слухам, уже не вставали. В семье его называли дядюшкой, и Мария отнюдь не отрицала, что они многим ему обязаны, в частности контактами с автомобильным лобби и Союзом инструкторов по автовождению.
