Я не успеваю затворить за собой дверь.
— Бугров, что такое искусство?
Это Дима Рогачев. Он сидит на своей койке, прижав острые колени к подбородку, его очки в черной оправе нацелены на меня в упор.
— Что такое искусство?..
Марахлевский, который мечется вдоль стола, на миг замирает, вскинув узкую лошадиную голову на неестественно длинной шее, и опаляет меня бешеным блеском угарных зрачков;
— Б-бугров?.. Не п-признаю!
Он заикается от возбуждения.
— Я ут-тверждаю: искусство — это д-дыхание вечности! Т-только так!..
— Бред сивой кобылы!
— Идеалист!..
— Декадент!..
Чем-то тяжелым колотят в потолок — это возмущаются этажом выше. Мне на голову сыплются корочки известки. Напрасно Рогачев пытается что-то объяснить — его голос вязнет в гуще других голосов. Наконец Полковник, единственный сохраняющий спокойствие, нашаривает под своей тумбочкой гирю-двухпудовку, заменяющую для нас по утрам гантели.
— Кто будет орать — закатаю в лоб,— говорит он, ставя ее между ног.— Высказывайтесь по порядку!
— Два слова! — умоляет Марахлевский.— Два! — Он поднимает вверх два пальца.
— Трепись...
Марахлевский весь вытягивается, веки опущены и подрагивают, губы мелко шевелятся, он вспоминает:
Здесь девушки стареющие в челках
Обдумывают странные наряды,
И адмиралы в твердых треуголках
Припоминают сны Шахерезады.
Прозрачна даль, немного винограда
И постоянно дует ветер свежий.
Недалеко до Смирны и Багдада,
Но трудно плыть, а звезды всюду те же...
Читает он нараспев, будто колдует, и последняя строка оседает во мне своей странной, щемящей тоской.
Но почти одновременно в разных концах комнаты лопаются изнемогшие от минутного молчания рты:
— Чушь!
— Кто это написал?..
— Чистое искусство!
— Ублюдки!— огрызается Марахлевский.— Что вы понимаете в поэзии?..
На него обрушивается Серега Караваев:
— Ты лучше скажи, ты хоть раз был в свинарнике? Как корову доят — видел? Чем навоз пахнет — нюхал?
— Зачем?..
— Зачем?..— Сергей спрыгивает на пол, его лицо буреет от гнева. — А затем, что — езжай в деревню да почитай эти стихи людям! Понял?.. Не фифочкам разным, народу!..
Сергей — красивый, плотно сложенный парень, он хорошо, всем лицом улыбается, обнажая ровные белые зубы; его стихи печатают в областной газете, он самолюбив, но добродушен, только Марахлевский может довести его до неистовства.
— Народ?.. А ему что, Сизионов нужен? Или твои вирши про доярку? Это — искусство?.. Это — рифмованный рацион кормов!
— И пускай рацион!— кричит Хомяков.— Пускай рацион! Без рациона коровы молока давать не станут, а после твоих стихов и последнее потеряют!..
