О вождь несчастливый!…
Суров был жребий твой:
Всё в жертву ты принёс земле тебе чужой.
Непроницаемый для взгляда черни дикой,
В молчаньи шёл один ты с мыслит великой,
И в имени твоём звук чуждый не взлюбя,
Своими криками преследуя тебя,
Народ, таинственно спасаемый тобою,
Ругался над твоей священной сединою.
И тот, чей острый ум тебя и постигал,
В угоду им тебя лукаво порицал…
И долго, укреплён могущим убежденьем,
Ты был неколебим пред общим заблужденьем;
И на полу-пути был должен наконец
Безмолвно уступить и лавровый венец,
И власть, и замысел, обдуманный глубоко, –
И в полковых рядах сокрыться одиноко.
А. С. Пушкин. «Полководец»
Публицисты и историки XIX века говорят о троих российских стратегах, проявивших себя в войне с Наполеоном. Современные работы предпочитают выделять двоих. Но один из них и доселе оценён далеко не в полной мере. Хотя именно Михаилу Богдановичу Барклаю де Толли посвящено стихотворение Пушкина «Полководец», откуда взяты строки эпиграфа.
Несомненно лучшим тактиком той эпохи был Наполеон Карлович[1] Бонапарт[2]. Разве что Александр Васильевич Суворов мог надеяться разбить его в полевом сражении[3]. Лучший же ученик Суворова Михаил Илларионович Голенищев-Кутузов на вопрос одного из младших своих домочадцев «Неужели надеетесь разбить Наполеона?» ответил обдуманно: «Разбить не надеюсь, но обхитрить – думаю, что смогу». По части ведения отдельного сражения Наполеону не было равных. Кутузов мог надеяться, разве что, выстоять под его ударами.
Вдобавок французские войска были лучше русских по боевому опыту: с 1792-го страна воевала со всей Европой. И в этих сражениях отработала множество новых тактических приёмов, высокоэффективных, как любая военная новинка (так, построение глубокой колонной вместо ровной стрелковой цепи упростило маневрирование на пересечённой местности, хотя и повысило уязвимость войск для артиллерийского огня – но тогда никто лучше самих французов не умел массировать этот огонь). Да и снабжались французы лучше. Император искоренил армейских казнокрадов самыми свирепыми способами – включая смертную казнь не на новомодной гильотине и даже не положенным военнослужащему расстрелом, а через повешение. Российское же казнокрадство процветало ещё тогда без всяких препятствий. В результате, например, в одном из походов солдаты под командованием Леонтия Леонтьевича Бенигсена питались в основном сырой мёрзлой картошкой.
Вдобавок незадолго до вторжения Наполеона в русской армии разгорелся очередной раунд традиционных интриг. Причём ключевую роль в них играл сам император Александр I Павлович Романов. Он оказался на троне в результате убийства заговорщиками его отца Павла I Петровича и, понятно, не желал, чтобы и на него нашёлся заговор. Поэтому старательно организовывал грызню между своими приближёнными. В частности, давал им пересекающиеся полномочия: система сдержек и противовесов придумана за многие века до Бориса Николаевича Ельцина.
