Рукописный девичий рассказ о любви как жанр современной наивной словесности
Речь пойдет о трудно поддающемся определению российско-советском культурном феномене — анонимных рассказах о подростковой любви, записанных как в «неспециализированных» («альбомы», «песенники»), так и в специально заведенных для этого тетрадях девочек.
В ряде публикаций высказывались предположения относительно текстов, послуживших образцами для создателей — индивидуальных или коллективных — рукописных рассказов. Так, Д. Корсаков характеризует социокультурный слой, к которому принадлежат носители рассказов, следующим образом: «барышни, воспитанные на индийском кино» — современный аналог «начитавшихся французских романов барышень» [Корсаков 1994].
В свою очередь, С. Жаворонок определяет девичий рукописный любовный рассказ как «праправнучку романтически окрашенной сентиментальной повести последней трети XVIII — начала XIX в.». «Преемственность традиций сентиментальной повести, — пишет она, — прослеживается на уровне темы девичьих рассказов (несчастная любовь и, часто, безвременная гибель героев), сюжета (встреча — первая любовь — испытание на верность — трагедия), а также ряда сюжетообразующих мотивов (таких, как мотив несчастного случая, немилостивой Судьбы, посещение могилы возлюбленного)». Она же справедливо упоминает и другие письменные и устные культурные традиции, на которые ориентируется девичий рассказ: «Встречающийся в девичьих новеллах буквально сказочный happy-end говорит о влиянии на жанр сказочной и мелодраматической традиций. Персонажи девичьих рукописных рассказов дублируют некоторые черты героев девичьих баллад и бульварного романа рубежа веков» [Жаворонок 1998: 185–194].
Вообще говоря, сюжетно-тематические параллели девичьим рукописным любовным рассказам можно отыскать практически повсюду — и в античном романе, и в малайских романтических шаирах XIV-XVIII вв., и в средневековом романе, и в трагедиях Шекспира («Ромео и Джульетта», «Отелло»), и у Тургенева («Отцы и дети»), и в кинематографе начала XX в., и в рассказах, помещаемых в женских советских журналах последней трети XX в.
Такие рассказы переписывались девушками друг у друга от руки. Полного совпадения текстов практически никогда не наблюдается, тем не менее можно утверждать, что существует примерно 5–7 различных сюжетов, которые на протяжении 15–30 лет переписывались из тетради в тетрадь с сохранением характеристик, позволяющих считать их вариантами одного и того же рассказа (текста). Таким образом, с большой долей уверенности можно говорить о фольклорном (рукописно-фольклорном, квазифольклорном) статусе этих текстов.
