— Вот оно что! — сказала Мария. — И с этого клише будут печатать жёлтой краской?
— Нет, синей. А вот с этого — жёлтой, — сказал рабочий, беря в руку другую пластинку.
Пластинка была точно такой же, и Мария сказала:
— Они же одинаковые.
Рабочий усмехнулся:
— Я бы этого не сказал. На них один и тот же рисунок, но они очень разные, смею вас уверить: ряды точек идут по-другому. При печатании они не совпадут… Как вы полагаете, что мы увидим, если жёлтые точечки расположатся рядом с синими?
Мария подняла брови.
— Получатся синие и жёлтые полоски.
— Заблуждение, сказал рабочий. — Получится зелёный цвет.
— Зелёный? — удивилась Мария.
— Именно зелёный. Да представляете ли вы себе что такое цвет?
Цвета бывают холодные и тёплые, живые и мёртвые, раздражающие и успокаивающие. Цвет можно разделить и собрать его снова. Цветом можно лечить болезни. Можно заставить человека смеяться и плакать. Цвет — это чудо, уважаемая! Его мало увидеть глазами, его надо ощущать всем существом своим.
Вот, к примеру, черный. Чёрный цвет — глухая ночь. Чёрный цвет — цвет траура. Попробуйте покрасить потолки в комнате в черный цвет. Вы перестанете смеяться. У вас пропадёт аппетит. Мы не зря называем измену — чёрной, неблагодарность черной, нечестного человека — тёмным человеком.
А белый цвет! Чисто белый! Ослепляет. От него устаешь. — Рабочий закрыл глаза, словно взглянул на чисто белый лист.
И Мария прикрыла глаза. И вспомнила.
Блокада (Рассказ о чёрном цвете)
В ту блокадную зиму ей исполнилось шестнадцать лет.
Улицы были завалены сугробами. От дома к дому тянулись темные тропки. Снег лежал слоями на карнизах, свисал тяжелыми глыбами с крыш. Застрявший после бомбежки трамвай с выбитыми стеклами утонул в этом белом-белом, без искорок, мертвом снегу.
Окна домов черны — ни огонька. В сумерки они сливались с черными стенами в черные горы до самого черного неба.
И лица редких прохожих были черно-белыми. Белыми от голода и стужи. Черными от горя.
По утрам Маша стояла в молчаливых чёрных очередях чтобы получить маленький, словно кубик от строительного конструктора, кусочек хлеба.
В городе рвались фашистские бомбы и снаряды. А между взрывами город паутиной опутывала зловещая тишина.
Молчали водопроводные краны — не было воды.
Онемели звонки у дверей — не было электричества.
Не трещали в печках дрова — нечем было топить.
И только в черных тарелках репродукторов отстукивало время: тук-тук… тук-тук… тук-тук…
В комнате, где жили Маша с мамой, поставили маленькую железную «буржуйку». От «буржуйки» тянулась чёрная труба. А в углах комнаты белел иней.
