Любовь эта представляется современникам поэта безумным наваждением, тяжелой болезнью души. Родичи увозят Кайса для исцеления в Мекку, к священному черному камню — Каабе[1]. Но вместо мольбы об избавлении от недуга поэт обращается к богу со стихами, в которых просит не лишать его любви к Лейле, «не исцелять больного», не отлучать от самого важного, по его убеждению, священного завета — любить, от самого бесценного дара, какой может выпасть на долю смертного, ибо он не в силах — не может и не желает — отречься от своего всепоглощающего чувства. «Болезнь» неизлечима, она остается с поэтом до самой кончины. Кайс навсегда входит в арабскую поэзию, а затем и в литературу множества народов под именем Маджнуна — «обезумевшего от любви».
Маджнун — герой бесчисленных и разноязыких песен, стихов, фольклорных повествований. О его любви к Лейле сложены поэмы великими творцами литературы Востока — Низами, Дехлеви, Джами, Навои. В наше время ему посвятили поэмы Аветик Исаакян и Луи Арагон. Имя Маджнуна давно — на Востоке и на Западе — стало нарицательным: так называют верного влюбленного, охваченного неисцелимой страстью.
В чем причина столь поразительного бессмертия юного бедуинского поэта? Вероятно, в том, что любовь Маджнуна, запечатлевшись в поэтическом слове, стала удивительным нравственно-эстетическим открытием — в конечном счете для всего человечества. Она раскрылась не как одно лишь чувственное влечение, а прежде всего как беспредельное и самозабвенное, не ведающее никаких преград и запретов, бескорыстное и самоотверженное чувство, целиком и без остатка заполнившее все сознание любящего. Поэт на опыте собственной жизни открыл истинную сущность любви, заключающуюся в том, что полюбивший добровольно отказывается не только от всех иных радостей и соблазнов мира внешнего, но даже от своего — обособленного — внутреннего мира, от самого себя, тем самым полностью самореализуясь как личность, предельно и до конца раскрывая все свое духовное богатство. Эта сущность любви в стихах Маджнуна выразилась гармонично, искренне, индивидуально неповторимо, и отсюда берет начало один из истоков той любовной лирики — как восточной, так и западной, — которая пришла на смену древней эротической поэзии и донесла до наших дней подлинно человеческий взгляд на любовь.
Такое понимание любви имел в виду Фридрих Энгельс, когда писал: «Современная половая любовь существенно отличается от простого полового влечения, от эроса древних. Во-первых, она предполагает у любимого существа взаимную любовь; в этом отношении женщина находится в равном положении с мужчиной, тогда как для античного эроса отнюдь не всегда требовалось ее согласие. Во-вторых, сила и продолжительность половой любви бывают такими, что невозможность обладания и разлука представляются обеим сторонам великим, если не величайшим несчастьем; они идут на огромный риск, даже ставят на карту свою жизнь, чтобы только принадлежать друг другу… Появляется новый нравственный критерий для осуждения и оправдания половой связи: спрашивают не только о том, была ли она брачной или внебрачной, но и о том, возникла ли она по взаимной любви или нет?»
