Она сказала Рою, что больна, и, может, он управится без нее, если она поедет в город к врачу. Она взяла один из пикапов, собственность ранчо, и проехала немного по шоссе, а потом свернула на ухабистый проселок, который вел на склоны Джо-Джонса.
Ночь выдалась безупречно ясной, и можно было видеть далеко вперед. Ей еще оставался час пути до выпасов овец чурро, когда она различила желто-оранжевое свечение за черным краем гребня, слабый ореол, такой, какие летом указывают на дальний пожар среди гор.
Пикап ей пришлось оставить у подножия Вершины и последнюю милю взбираться пешком, пришлось взять фонарик, чтобы высматривать тропу, потому что к этому времени дрожащая красноватая подсветка угасла, и небо затянула густая пелена дыма, поглотившая звезды. Глаза у нее щипало, жгло, из них бежали слезы, но дым смягчил ее саднящее горло. Она поднималась медленно, дыша ртом.
«Крыло» прожгло тормозной след через можжевельники на Вершине и развалилось кусков на сто. Она блуждала между обгоревшими деревьями и обломками, светя фонариком в дымную тьму, не надеясь найти искомое, но увидела его в стороне от обломков металла на гладкой плите у края обрыва. Он дышал тяжело и неглубоко, гладкая шерсть из коротких каштановых волосков спуталась от крови. По тому, как он лежал, она сразу поняла: у него сломана спина. Когда он увидел приближающуюся Делию, лоб у него наморщился от тревоги. Больная или раненая собака кусается, это она знала, однако примостилась на земле рядом с ним. «Это всего только я», — сказала она, посветив фонариком не на него, а на свое лицо. Потом заговорила с ним.
— Ну, хорошо, вот я и тут, — сказала она, не замечая смысла своих слов, да и есть ли в них вообще смысл, и только потом вспомнила, что, скорее всего, он был глухим. Он вздохнул и отвел взгляд.
Вблизи на собаку он был похож совсем мало — только удлиненной головой, ушами, круглыми глазами. Он лежал на боку, вытянувшись, как пес, который попал под машину и умирает на обочине. Но ведь и человек вытягивается так, умирая. Вместо двух передних лап с подушечками и когтями у него были руки с маленькими пальцами без ногтей. Делия предложила ему воды из фляжки, но он, казалось, не хотел пить, а потому она просто продолжала сидеть рядом, держа его руку, гладенькую, точно шкурка ягненка, такую мягонькую на ее загрубелой, растрескавшейся ладони. Батарейки в фонарике разрядились, и, сидя в холодной темноте, она нащупала его голову и гладила ее, бережно проводя ноющими пальцами над костью его черепа и вокруг мягких ушей, расслабившихся челюстей. Возможно, для него в этом не было особого утешения, но ее это умиротворяло.
