Создалось такое положение: русский неимущий люд бежал сюда от польского ярма, вспахивал нетронутую целину, поливал ее кровавым потом, отражал свирепые набеги татар, а затем являлись помещики и объявляли эту землю своей собственностью.
В первое время помещики, заинтересованные в заселении пустовавших земель, не очень притесняли коренное население. Они не только охотно давали приют даже беглым крестьянам, прибывавшим из Галичины, но и всячески заманивали всё новые толпы поселенцев. Они обещали, что в течение пятидесяти лет новые поселенцы будут пользоваться землей «безданно», и эта мера действительно способствовала приливу людских потоков в Приднепровье и Побужье.
Но очень скоро начались неизбежные конфликты между вольнолюбивыми жителями и нежданно появившимися новыми хозяевами. Конфликты стали возникать по всякому поводу и прежде всего в связи с вопросом о земле.
В королевских имениях власти приступили к разбивке крестьянских владений на отдельные участки размером около 20 десятин — так называемые волоки. Этой мерой они показывали, что земля не принадлежит более хуторянам и власти могут распоряжаться ею по своему усмотрению.
Экономическое закабаление было только предвестником личного закрепощения, предвестником генерального похода панов на вольнолюбивые порядки Восточной Украины. «У нас в том свобода, — писал современник той эпохи, поляк Симон Старовольский (1588–1656), — что всякому можно делать то, что захочется: от этого и выходит, что беднейший и слабейший делается невольником богатого и сильного, сильный наносит слабому безнаказанно всякие несправедливости, какие ему вздумается. В Турции никакой паша не может того делать последнему мужику, иначе поплатится за то головой; и у москвитян думный господин и первейший боярин и у татар мурза и высокий улан не смеют так оскорблять простого хлопа, хотя бы и иноверца… Только у нас в Польше вольно все делать и в местечках и в селениях. Азиатские деспоты во всю жизнь не замучат столько людей, сколько их замучат каждый год в свободной Речи Посполитой».
К этим горьким словам польского современника трудно что-либо прибавить.
Независимые дотоле люди познали страшный гнет панского «мучительства», и жизнь их сделалась «тягостнее галерной неволи». Порядки, от которых они бежали из Польши и Галичины, утверждались теперь и здесь. Случалось, что крестьянина выводили на полевые работы в оковах, а если он не был в силах работать в таком положении, то нанимали за его счет батрака. За убийство чужого крестьянина шляхтич только платил его семье 40 гривен пени. Если он засекал своего крестьянина, он ничего не платил. В помещичьих усадьбах с утра до вечера свистели розги и плети.
