Императрица любила эту оперу, хотя о добродетелях своих сама была высокого мнения, и ничто не могло возвеличить их более, нежели ее собственное сознание. Спектакль шел на придворной сцене, а она вспоминала театр своего «маленького двора», в котором придворные девицы и певчие забавляли обаятельную и веселую цесаревну, ждущую — увы! — со дня на день заточения в монастырь и плетущую нити заговора против любезной Анны Иоанновны. В том домашнем театре ею были пережиты и «мрак падения», и «вечный полдень славы», и «скорбный стон», и «гимн победы величавый», как сказал бы Расин.
«И только своим бездействием и невмешательством в дела, — замечает мемуарист, — своей непосредственностью и страстью к забавам и увеселениям избегала подозрения и преследования».
Историк добавляет по этому поводу: «Знала ли цесаревна Елизавета Петровна, что ее именем пугают и держат в страхе императрицу Анну и что она играет такую печальную роль в тайной канцелярии? Иное, может быть, знала, но многого и не могла знать; да и о том, что слышала, принуждена была делать вид, что не слышит и не знает, и наполняла свои досуги — а у нее их было много — комедиями», которые вносили оживление в «маленький двор» цесаревны, но большей частью служили ей ширмой.
О многом могли бы рассказать стены того театра. «Маленький двор» цесаревны собирал не только любителей сценического искусства, по и мастеров придворной интриги. Ах, как давно все это было!
Став императрицей, Елизавета Петровна не оставила своего увлечения театром, так и продолжала быть одной из страстных любительниц сценического искусства, поскольку с тех пор более серьезные заботы и времена кошмарных ожиданий в нети ушли и дымкой забвения покрылись. Елизавета Петровна желала приохотить своих придворных к итальянской опере и французской комедии, и посещение театра для них было ее только обязательным, но и оговорено специальным ее императорского величества указом: какому рангу где сидеть, каким чинам где стоять, что, идучи в театр, надевать. Императрица сама строго следила за теми, кто пропускал представления. Камер-фурьерские журналы того времени пестрят напоминаниями нерадивым дворянам: «не забыли ли они, что в сей назначенный день быть комедии?»
Но неблагодарные придворные, как ни тщилась государыня императрица, предпочитали итальянской опере и французской комедии игры своих «дураков» и «дур», благо их еще со времен Анны Иоанновны осталось предостаточно. Не перевелась еще привычка медведей по столицам держать. И снова приходилось напоминать господам дворянам: «Ее императорское величество изволила указать: «Как в Санкт-Петербурге, так и в Москве медведей не держать, а кто к них охотник, держали б в своих деревнях, а по ночам бы не выводили».
