Этим восторженным юношей был будущий автор бессмертной комедии «Недоросль» Денис Иванович Фонвизин.
Яков, с одобрения Сумарокова, остался с Волковым, так же, как и младший Волков — Григорий. С остальными простились.
Государыня с двором, с итальянской и французской труппами готовилась к отъезду в Белокаменную, и, судя по всему, надолго. По совету Екатерины Алексеевны двух братьев Волковых решили взять с собой: «гранить алмаз». А пока придворной конторе было поручено срочно подыскать помещение для спектаклей ярославских актеров: из Риги возвращалась труппа Петра Гильфердинга.
Выбор конторы пал на Головкинский дом, принадлежавший ранее опальному графу, бывшему при Анне Иоанновне вице-канцлером по внутренним делам, Михаилу Гавриловичу Головкину. Тому самому Головкину, адъютантом при котором по выпуску из Шляхетного корпуса состоял Александр Петрович Сумароков. При Елизавете Петровне Головкин был сослан к берегам Ледяного моря, Сумароков же назначен адъютантом к другому графу — Алексею Разумовскому.
В доме жили придворные певчие и балетная труппа. Этот каменный дом с подсобными строениями находился на набережной Васильевского острова рядом со Шляхетным корпусом, бывшим Меншиковским дворцом. По велению императрицы Головкинский дом «немедленно» передали из-под ведения Канцелярии конфискации в ведомство Канцелярии от строений и переселили туда ярославцев. И дом стал именоваться «Российским комедиальным домом».
Но не удалось ярославцам сыграть на новой сцене. Не прошло и двух недель после переселения, как «всемилостивейшая государыня соизволила повелеть, дабы привезенных в прошлом годе из Ерославля камедиантов двух человек… а именно Ивана Дмитривского, Алексея Попова, определить в кадетской корпус жить, обучать и содержать… во всем против протчих кадетов и обучать их французскому и немецкому языкам, танцовать и рисовать, смотря из них кто к которой науке охоту и понятие оказывать будет, кроме экзерцицей воинских… а шпаг и протчей аммуниции не давать».
Так впервые были нарушены сословные привилегии дворянского корпуса.
Федору с Григорием приказано было готовиться к отъезду в Москву. Чтоб не возить с собой взад-вперед, заложили они книги да лишние вещи, опять же без денег никак нельзя.
В Петербурге оставался один, как перст, Яков Шумский, — Попов с Дмитревским теперь в счет не шли.
— Видно, каков промысел, такова и добыча, — вздохнул Яков. — Да у меня ныне хоть свой театр, как у Гильфердинга, а у вас что?
