Фортуна в лохмотьях | страница 55
Всего через два месяца после объявления приговора для меня впервые прозвучал марш Мендельсона. А дело было так.
В заботе о том, как бы не стать бомжом, я быстро нашла себе работу администратора в небольшой частной фирме. Уже через неделю после того, как я разложила личные фотографии и красивые канцелярские принадлежности на своем рабочем столе в приемной начальника, к нам зашел седенький профессор, когда-то бывший моим преподавателем. Вдруг вспомнила, что профессор давным-давно овдовел, и тут же решила, что хватит ему горевать, и куковать одному в большой пятикомнатной квартире. Приветливо встретив старого знакомого, я уже через минуту знала, что путь свободен, а его двое детей чуть младше меня по возрасту, надежно затерялись в большом мире, называемом просто «заграница».
Сложность заключалась в том, что старенький профессор никак не мог догадаться, что от него хочет сравнительно молодая и привлекательная особа. Не помог даже чаек с «вкусненьким» и сюсюканье о том, как он гениален. Просто принял все за чистую монету. Оценили, так что ж - приятно! Пришлось напроситься в гости под предлогом показать материалы, которые я когда-то готовила к публикации. К встрече готовилась тщательно. Задачка предо мной стояла не из легких. Пусть он и не очень стар - примерно 70, но давно уже смирился с возрастом и одиночеством. А пенсионера не так просто соблазнить, как молодого. Приди я даже в полуголом виде, он не станет поить меня вином и лапать за грудь. С такими мыслями я провела ночь, ворочаясь с боку на бок. Где-то к 3-м часам, наконец, пришло озарение. Метод Татьяны Лариной! Старомодно, решительно, и должно подействовать на того, кто по каким либо причинам считает себя недостойным такого счастья, как я.
В час икс я стояла на пороге профессорской квартиры в платье, до слез напоминающем школьную форму 70-х. С помощью макияжа, глаза сделала большими, лицо бледным, а губы бледно-розовыми. Волосы заплела в небрежную косу. Некоторое время я стояла, потупив взор и судорожно сжимая в руках папку, а затем дрожащим голосом призналась ему в любви. И не просто призналась. Я рассказала растерявшемуся профессору ужасную историю моей жизни. О том, как влюбилась в него еще в институте, о том, как любила без надежды всю свою жизнь, как решилась родить ребенка «для себя», потому что знаю, как мучительно жить с нелюбимым. Как ушла из института, оборвав научную карьеру, потому что не могла выносить пытки видеть его. Последние слова произнесла, спрятав лицо в ладонях, так невыносимо стыдно было нести эту ахинею.