Отец Герасим
гладил его высохшей рукой по голове, и приговаривал:
- Ничего не
делай, Гриша, не бери в голову, Бог управит!
Как-то брат
Пантелеймон, с которым они пилили и складывали дрова, спросил:
-Гриша, а
почему тебя до сих пор не постригли?
-Не знаю,-
ответил он, отвлекшись от работы.
-Так чего же
ты молчишь? Заслужил уже, заработал!
-А что мне
говорить, разве мне это решать?
-Ну а кому ж?
Что о тебе все помнить должны? Подай прошение в канцелярию монастыря.
Так он и
сделал. Оформил прошение на адрес монастыря и отдал его старцу.
Отец Герасим
посмотрел на поданную бумажку, и сказал:
-Ты считаешь,
что готов стать монахом?
- Как вы
скажете…
- Хорошо, я
пошлю эту бумагу в монастырь, после того, как ты вернешься.
- Вернусь
куда? Вы меня отправляете обратно в монастырь?
-Нет, ты
пойдешь, обустроишь мою «дачку» в лесу. Переживешь там зиму, весну, лето,
а осенью вернешься и поговорим.
Про дачку эту
Григорий был уже наслышан. Братья говорили, что так отец Герасим называет место
в дремучем лесу, которое никто, кроме него не видел и не посещал. На этой
«дачке», если верить монастырским преданиям, отец Герасим и просветлился Духом
так, что теперь все знает, и насквозь всех видит. Как услышал Григорий, что он
его на «дачку» посылает, так и усомнился в прозорливости старца. Туда же
только крепкого монаха можно посылать, почти святого, а от послушника Гриши еще
«миром пахнет». Думает ли отец, что делает?
Испугался за
свои мысли, и понял, что как бы там не было, хочешь быть монахом - нужно
слушаться.
- Отец, как же
я найду в лесу дом?
-Я дам тебе
карту и навигатор, не заблудишься и в темноте.
-Ну, уж по
темноте то я не пойду, выйду засветло.
Ох, эта
человеческая самонадеянность! Григорий подошел к месту, где начинался лес,
когда сумерки уже объяли все небо, и оно утратило яркие краски. Светящиеся
табло навигатора указывало направление. Послушник потянулся к боковому карману
рюкзака и с трудом вытащил мощный фонарик. Луч осветил чащу: заросли тонких
изогнутых деревьев, кустов, и пожухлую листву, устилающую землю под ними.
Он еще раз протянул руку к рюкзаку и достал топорик.
Фонарь надел
на лоб, в левую руку взял навигатор, в правую топорик и шагнул в лес.
Пробирался осторожно, ощупывая ногами неровности почвы, и прорубая себе путь
через кустарник. Стало совсем темно, зато не беспокоил ветер. Григорию
было даже жарко, он чувствовал, как сильно бьется сердце, отдаваясь глухими
ударами в висках, как стекает по спине пот. Он дергался и подпрыгивал от
каждого звука, скрипа собственных сапог, звука обломавшейся ветки, даже от
собственного свистящего дыхания. Он старался не думать и молиться. Длинные
молитвы не выходили, путались. Получалось только «Господи, помилуй», эти слова
Григорий начал повторять в слух все громче и громче. Чем глубже Григорий
пробирался в лес, тем больше понимал, что ему откровенно страшно. И его мозг
перестает понимать, что ему, Грише, хорошему парню, веселому сисадмину,
любящему мужу и отцу приспичило ночью в зимнем дремучем Белорусском лесу?
Месте, где обитают дикие кабаны и волки. Это их дом! А ему тут делать нечего, ему
место дома перед компьютером. Григорий был близок к панике, он перестал кричать
молитву, так как боялся звука собственного голоса, из его уст раздавался только
свистящий шепот умолявший:«Господи, помилуй мя грешного!».
